Новая реальность

поменялись на прошлый новый год. И глаза. Эти глаза — будто пеплом припорошенные. Полные такой тоски и такой усталости, что трудно представить, не то что вынести.

Это не я. То, что у него мое лицо, ничего не значит. Это не я.

И он смотрит на Лёшку!

Дим инстинктивно сдвигается в сторону, заслонить собой, прикрыть. Пытается. Лёшка упрям. И он не понимает. Или.

— Ты… — шепчут знакомые губы. — Значит, все не напрасно.

— Не напрасно, — эхом отзывается второй голос, знакомый, но непривычно хрипловатый. — Мы все-таки смогли.

И Дим чувствует, как цепенеет рядом Лёш — потому что у второго человека — призрака? видения? — его лицо.

Его лицо. И не его. Те же брови, тот же разрез глаз. Родинка у виска. Но у губ залегла горькая складка, а волосы, небрежно подстриженные, густо прошиты серебряными нитями. И глаза — такие усталые. Д-демон, да кто же это?

Привычный взгляд на младшего — словно они снова в паре. Что он слышит? Но Лёш только едва заметно качает головой, не отрывая взгляда от своего седого двойника.

— Они закрыты. Я не могу их читать. Совсем.

— Осторожней!

— Я осторожно.

— Кто вы? — Дим еще раз проверил магию — недоступна. Точно отгорожена. И этих оборотней не проверить. — Кто вы? Отвечайте!

Хаотичное мерцание красок нарастало. Сумасшествие. Что это за место? Что за наваждение? Это не иллюзия. Она ощущается совсем иначе. Не наведенные чары. Не выходка очередного гения с Уровней. Сосредоточившись, не отвлекаясь на дикие цвета, Дим перебирал варианты. И отбрасывал один за другим. Не «карман реальности» — те давно остались только в теории. Не испытание Стражей. Но что, что?

Сконцентрироваться…

В преисподнюю эту радужную пляску! Он должен вырваться. И вытащить Лёшку. Не смотреть на цвета, не обращать внимания на растущую слабость. Смотреть в глаза. И требовать ответа.

— Отвечайте!

Лицо жжет. Точно этот взгляд — лава. Воздух между ними начинает дрожать и искриться. Но Дим не отводит глаз. Ты мне ответишь. Ты ответишь. Ты…

— Оставь, Дим, — хрипловатый голос заставил вздрогнуть всех троих. Голос и слово. Дим… Дим. — Хватит уже испытаний. Все так. Все уже так.

Так? Что? Но лже-Лёш обращался не к нему.

— Ты уверен? — Двойник Вадима невольно отвел глаза… и Соловьев-старший ощутил, как воздух, секунду назад невыносимо горячий… что им все-таки можно дышать.

— Да. Посмотри на них.

— А сроки?

— Мы были еще младше.

А потом они замолкли, и ощущение дикой нереальности усилилось. Эти двое говорили друг с другом без слов. Как они с Лёшкой. Как… или…

— Они догадались.

— О чем? — машинально переспросил Дим и замер. Мысль была — не Лёша.

— Смотрите.

Кто это сказал, Дим уже не понял. Все заслонила новая картина.

Зал был пуст. Но почему-то ощущалось, что люди ушли из него только что. И не все. В проеме широкого окна стоит человек, жадно вдыхая ночной воздух. Широкие плечи, сейчас устало поникшие, светлые волосы. Человек поднимает руку, знакомым жестом распускает волосы, устало встряхивает головой. И Дим совсем не удивляется, видя в стекле распахнутого окна свое лицо. Темное стекло скрыло седину и затушевало морщинку у губ, ненадолго вернув юность. И сходство стало заметнее.

Он встретил в зеркале взгляд… и что-то сдвинулось в сознании. Сместилось…

…Совет глав, избранных вместо Протектората, работает недостаточно эффективно. Главы отбирались тщательно, с проверкой эмпатами и телепатами, в качестве кандидатов выдвигались люди, желающие и умеющие работать, умные и опытные. Они работали по пятнадцать часов в сутки, скрупулезно взвешивая и принимая решения.

И все-таки — мало, мало.

Напряженность ощущалась во всем. В мелких, но постоянно вспыхивавших стихийных бунтах. В участившихся межрасовых конфликтах. В нападении на станцию, едва не вылившемся в крупный прорыв из мира Чашша. В постепенно растущей кривой вновь появившейся преступности. В нападениях вампиров.

Он должен удержать все от сползания в пропасть. Он обязан. Обязан! Иначе не искупить.

Вадим с силой вжал ладони в мраморный подоконник.

Ему никогда не искупить того, что он натворил. Не вернуть прошлое, не поднять из обломков прежний мир, не воскресить мертвых. Ничего не исправить.

Ты помнишь, как горят города?

Полыхают остатки знаменитого парка, громадным дымно-черным факелом исходят остатки нефтеперерабатывающего комбината. Башни Манхэттена одна за другой вскипают изнутри огнем, одеваются пламенным дождем осколков, рушатся, застилая землю серой пылью. Статуи Свободы не видно, там все тонет в душном пепельном облаке — по ней ударили сразу.

В дрожащем от жара воздухе мечутся размытые острокрылые тени. Твои драконы. Ты сам спустил их на Париж и Нью-Йорк.

Точно смятый чьей-то огромной рукой, натянулся, задрожал и вдруг лопнул мост. В залив посыпались обломки, сплющенные остатки автомобилей и человеческие фигурки.

Ты помнишь экскурсию по Толедо? По городу, который ты подарил вампирам?

Пустые улицы. Тихие-тихие, мертвые. Выбитые стекла. Сорванные двери. Бесшумные тени над головой.

У церкви человеческие тела усеяли мостовую так, что под ними не видно камня.

Безжизненные глаза смотрят в небо, с которого так и не пришла помощь. Детская рука еще сжимает куклу, на безмятежном личике которой кто-то из вампов зачем-то пририсовал клыки. Сытые вампиры снисходительно наблюдают за несколькими людьми, которые бродят по площади, ища живых. Но живых здесь нет, нет, нет… Что-то шевелится слева, там, где была игрушка, глаза улавливают движение, быстрый разворот…

Девочка лет семи с расплетенной косичкой — даже бант-заколка еще держится в волосах — пытается подняться. Ей бросаются на помощь, какой-то мужчина хочет взять ребенка на руки, но девочка уже открывает глаза. Расширенные, зеленовато светящиеся, с вертикальной щелкой зрачка. Вампир! Девочка смотрит вперед, бледным язычком касается губ и улыбается, показывая новенькие клыки. На миг, на полсекунды взгляд ее становится растерянным, человеческим, перепуганным — когда падает на куклу, но тут прорезаются когти. Когда она, смяв игрушку, бросается вперед, начинают шевелиться еще двое. И тогда в расшитую ромашками маечку влетает короткий деревянный кол — вампирам такое пополнение не нужно.

И бывший ребенок на мгновение становится огненным облаком, ярким и даже красивым. А потом тает.

Ты помнишь, как Лёш смотрел, когда, доказывая свою безжалостность, ты приволок к