противника. Когда Костю ударили, его тело онемело сверху донизу и он сбитой кеглей вылетел в коридор.
Чебот отступил на шаг и выстрелил почти одновременно из обоих стволов: «Бах! Бах!» Купе наполнилось клубами сизого дыма. А потом на Чебота прыгнуло что-то, жутко визжащее, орущее, и принялось остервенело кусать за уши и за шею – в общем, везде, куда могло достать. В узком пространстве коридора Чебот, обезумев от боли и ужаса, никак не мог справиться с этим существом. Не выпуская из рук «тулки», он шарахался из стороны в сторону, как слон в посудной лавке, мгновенно разломав и разбив все, что находилось рядом. И вдруг в одно мгновение эта тяжесть на плечах куда-то делась, он шарахнулся в очередной раз, и – бац! – приложился прикладом «тулки» к тому, кто на него напал, а тот теперь, визжа, как сто енотов, катался по полу и хватал, и кусал всех за ноги. Этим кем-то оказался Косой. А сбил его с плеч Чебота Телепень – сын рыбака.
Всего этого Костя, разумеется, не видел, он начал приходить в себя в ту секунду, когда из купе выскочил оглушенный кайман со шрамом на лице. Кровь хлестала у него из груди. Она-то и привела Костю в чувство, потому что Костя пребывал в приятных грезах и чудилось ему, что он моется в бане. Но тут отец плеснул на него вовсе не холодной водой, а кипятком, и от неожиданности Костя пришел в себя. Кровь каймана действительно показалась ему такой горячей, словно вода из кипящего чайника. В руках кайман сжимал огромный кухонный тесак, которым обычно шинкуют капусту. Ближайшим к нему был Чебот. Кайман уже замахнулся, чтобы ударить его в спину, но Костя приподнял ствол «плазматрона» и одним выстрелом сразил каймана. Тот ударился головой о косяк двери и рухнул головой в купе. Во все стороны брызнули зеленоватые искры, запахло озоном, и вагон на мгновение наполнился зеленоватой дымкой. После этого наступила тишина. Костя вскочил и сунулся в купе. Сквозь дым, который еще не рассеялся, он увидел, что кайман, которого он сдернул с полки и который так сильно пнул его ногой, мертв – мертвее не бывает, потому что львиная порция картечи из двух стволов превратила его в решето, а тот кайман, в которого выстрелил Костя, его враг со шрамом, тоже отдавал богу душу, если у кайманов есть душа. Костя подумал: «Вот как это выглядит» – и отвернулся.
Он потрогал разбитое ухо, оно распухло и стало огромным, не умещающимся в ладони. Костя не знал, что если бы кайман попал чуть ниже, в челюсть, то валяться бы ему, как убитому, не полминуты, а все полчаса. А это значило, что им еще повезло, потому что они остались живы и одновременно получили такой опыт, который ни на каких тренировках не получишь, – опыт реального боя. А это много стоит.
Чебот тоже заглянул в купе и спросил абсолютно деловым тоном:
– Головы резать будем?
И всё, будто бы они не пережили только что смертельную опасность и сам он не был расцарапан, словно кошкой, с макушки до шеи. В этом был весь Чебот – порой невозмутимый, а порой бешеный и рисковый.
– Обязательно, – ответил Костя, брезгливо вытирая с себя чужую кровь.
Косой снова завизжал, как заяц:
– Только не головы! Только не головы!
– Ты что, продался? – повернулся к нему Чебот. – Святые угодники!
– Да! Да! Да! – закричал Косой, в ярости ударяясь головой об пол. – Я теперь тоже кайман! Я теперь тоже кайман! Я теперь тоже кайман! Кайман! Кайман! Кайма-а-а-н!
Изо рта у него шла пена вперемешку с кровью, и зубы были красными от крови.
– Подумаешь, – невозмутимо возразил Телепень и как следует встряхнул Косого. – Ты на кого руку поднял?! Ты на своих руку поднял!
Но Косой, выказывая все признаки своей буйной натуры, не обращал внимания на тычки и оплеухи и продолжал орать:
– Гады! Подонки! Уроды! Не трогайте их! Только не головы! Только не головы!
Он орал, пока они вытаскивали кайманов из вагона, орал, пока их не затащили в болото, и продолжал орать, пока им с помощью все тех же «плазматронов» не отсекли буйные головы и не закинули их подальше в трясину. После этого Дрюнделя рвало минут пять. Костя же отмыл куртку, свитер и штаны и, развесив их сушиться на кустах, устало смотрел на ночное солнце. Я так и не узнал, почему они убили моих родителей, думал он. Это нечестно. Выходит, история не закончилась и мне придется ехать дальше, в центр. Не могу я все бросить, не узнав правды. Он так надеялся вернуться вместе со всеми в деревню, к Верке Пантюхиной, и получить свое, а вышло все наоборот. Уже невдалеке загорелся огонь, уже дядя Илья и Семен сварганили тройную уху и заварили настоящего чая, а он все сидел и сидел, отгоняя вялых комаров, которые прилетали из тайги. Подошел Чебот и как-то очень по-свойски, стараясь завести разговор, что-то произнес.
– Что? – переспросил Костя. – Прости, я не услышал.
– Я говорю, спасибо тебе, а то кайман покромсал бы меня на кусочки.
– Да ладно, – махнул рукой Костя. – Чего там.
– Отец в таких случаях советовал: «Убивай всех подряд. Бог на небе разберется».
– Ты думаешь, мне их жалко? – Костя оглянулся на болото.
Его поверхность блестела в лучах ночного солнца и казалась золотой. Ничто не напоминало, что на его дне лежат трупы кайманов.
– Нет, конечно, – ответил Чебот, давая понять, что даже в мыслях не подозревал Костю в слабости.
– А Косого мы тоже убьем? – спросил Костя и с любопытством посмотрел на Чебота.
Нравился он ему все больше и больше. Такой не подведет в бою. Странное чувство признательности друг к другу возникло между ними, словно они заключили тайный союз, но еще не знали об этом, а только догадывались.
– Нет, зачем?.. – смутился Чебот. – Косой свой, хотя и сделался кайманом, святые угодники.
– Я подозреваю, – сказал Костя, – что на Большой земле таких новообращенных кайманов видимо- невидимо, всех не перебьешь.
– А мы их поодиночке, – подмигнул ему Чебот и усмехнулся своей кривой ухмылкой, означающей одновременно и согласие с Костей, и презрение к сопливым разговорам.
– Как получится, – согласился Костя.
Хотел он рассказать о «сопротивлении», да вспомнил предостережение дяди Ильи и не осмелился. Может, не ко времени, а может, и не стоит вовсе? Может, я один поеду дальше? Кто знает, как все обернется?
Подошел Семен, поглядел на них как на героев, сказал, что уха готова, и заулыбался радостно и открыто, совсем как дядя Илья, и Косте показалось, что теперь он всех-всех понимает – и Семена, и Чебота, и даже Косого, который выбрал себе дурную судьбу. Словно с глаз упала пелена, и Костя увидел, каков мир на самом деле, вплоть до самых крохотных деталей. Такая ясность в нем была, только когда его мать вытолкнула из окна. Это маленькое открытие его слегка ошарашило. Он подумал, что надо самому хлебнуть приключений, чтобы научиться понимать других.
Он натянул еще мокрые джинсы и подошел к костру в тот момент, когда дядя Илья разливал уху по мискам.
– А где Косой? – спросил он так, словно только что вспомнил о нем.
Дрюндель и Телепень с удивлением уставились на него. Дрюндель на всякий случай жалобно шмыгнул носом:
– Так это… он того… валяется в купе.
– Не учи дедушку кашлять! – веско сказал Костя и велел: – Притащите. Накормить парня надо. Может, чего интересного расскажет, раз мы не смогли допросить кайманов.
Привели Косого. Вид у него был, как после изрядной трепки: синяк под глазом, разбитая губа. Правда, он уже не дергался и выглядел спокойным, но в глазах нет-нет да вспыхивал и медленно, как искра в костре, гас огонек безумия. Что нам с ним делать? – невольно подумал Костя, отгоняя мысль о том, чтобы отправить его вслед за кайманами. Нехорошая была мысль, подленькая, не для нормального человека, тем более не для теленгера. А вдруг безумие пройдет, – с надеждой подумал Костя, – и тогда Косой, счастливый, потопает к матери в деревню.
– Слушай, Паша, – сказал он, – мы сейчас тебя развяжем и вытащим кляп изо рта. Обещай, что орать не
