Воорт внимательно наблюдает за ее позой и лицом, стараясь, чтобы голос звучал как можно убедительнее.
– Почему, по-твоему, я вообще приехал сюда из самого Нью-Йорка? – говорит он тихо. – Не мое дело выяснять, что случилось с твоим отцом. Мое дело – помочь женщине. Она лечит больных детей. Помогает детям вроде тебя. Если ты скажешь, что это ты оставила игрушку на лестнице, я сразу же уйду отсюда, вернусь в аэропорт, и ты больше меня не увидишь. Но если ты лжешь и человек, который убил твоего отца, убьет женщину, я вернусь. Расскажу тебе, что произошло, и покажу фотографии.
Девочка начинает плакать. Поднимает голову.
– Зачем кому-то убивать моего отца? – спрашивает она.
Миссис Фарбер пододвигает стул ближе и обнимает дочь за плечи. У нее тоже слезы в глазах.
– Посмотри на меня. – Воорт надеется, что сможет убедить ее в своей искренности. – От тебя требуется только одно: рассказать, что ты помнишь. Это не тест. Неправильного ответа здесь быть не может. Сказать глупость невозможно. Что бы ты ни сказала, это здорово поможет.
Табита молчит. Потом говорит с сомнением:
– Я уже и не знаю, что помню.
– Это вполне понятно, особенно учитывая, что раньше тебе никто не верил. Мы можем сидеть здесь все утро и говорить об этом. Можем играть в специальные игры, чтобы помочь тебе вспомнить. Если хочешь, я могу вернуться вечером – или завтра, если тебе надо подумать.
– Завтра?
– Хочешь, сделаем так?
Табита смотрит на него.
– Но если мы будем ждать до завтра, – говорит она, – что, если с той тетей что-нибудь случится?
Проходит полчаса. Девочка немного успокаивается, и Воорт рассказывает ей о списке, рассказывает подробно, чтобы она ощутила себя причастной к происходящему, рассказывает, не скрывая собственного замешательства. Потом он говорит, готовый оборвать разговор в любой момент, если почувствует сопротивление:
– Я знаю, что ты терпеть этого не можешь. Но закрой глаза и вспоминай отца.
– Я скучаю по нему.
– Помни, мне безразлично, что другие люди велели тебе думать. Мне безразлично, если весь мир говорил тебе, что ты оставила Чузи на лестнице. Вспоминай. Представь себе то утро, как картинку. Ты видишь Чузи?
Кивок.
– Где Чузи? Я хочу знать, что ты помнишь.
– Что я действительно помню?
– Иногда взрослые могут быть не правы, а ребенок может быть прав.
– Мне не надо закрывать глаза. Я знаю, что произошло.
Сердце Воорта колотится.
Девочка говорит:
– У меня в шкафу куклы лежат на верхней полке. Плюшевые игрушки на второй. А игры под ними. Я всегда кладу Чузи в шкаф.
Гудение садовой техники на улице становится оглушительным.
Табита в ярости выпаливает:
– Я никогда в жизни не оставляла Чузи на лестнице!
Полчаса спустя миссис Фарбер спускается вниз, уложив рыдающую дочь в постель.
– Не знаю, что и думать, – говорит она. – Она утверждала это с самого начала, но теперь, с вашей дополнительной информацией… Просто не знаю, что сказать.
Воорт стоит у окна, созерцая обычную, безопасную, благополучную жизнь. По Черч-стрит, взметая лежащие на мостовой листья, проезжает автомобиль полиции Эванстона. Воорт вдыхает оставшийся со вчерашнего вечера запах камина. Может быть, миссис Фарбер сидела тут и читала книгу или смотрела телевизор, а наверху дочка готовила уроки.
– На свете есть масса разных специалистов, – говорит он. – Вор-медвежатник, чтобы ограбить банк, взламывает сейф. А фальшивомонетчику для этого нужна фальшивая банкнота.
– Вот как вы называете человека, который устроил, чтобы смерть моего мужа походила на несчастный случай? Специалист?
– Я просто говорю, что они существуют.
Лила Фарбер смотрит в пространство.
– Когда я была наверху, то позвонила в Нью-Йорк. Говорила с неким Микки. Как я поняла, вы там весьма уважаемый детектив.
– Вы не возражаете, если я задам еще несколько вопросов?
– Я не возражала раньше. С чего бы мне возражать теперь?
– Если представить, что это не был несчастный случай, как мог посторонний человек попасть в ваш дом?
– Дверь была открыта.
– Значит, ваш муж косит газон, потом идет в дом, и кто-то заходит следом, так? В данный момент на улице очень мало народу. Здесь всегда так безлюдно?
– Летом – нет.
– Убийца, – продолжает Воорт, – остановите меня, если для вас это слишком тяжело… убийца ломает вашему мужу шею и сбрасывает его с лестницы. Может быть, летя вниз, он ударяется головой о выступ. Потом убийца заходит в комнату вашей дочери и кладет игрушку на лестничную площадку, чтобы все решили, будто это несчастный случай.
– Но зачем такие хлопоты? И почему Чак?
– Вот это я и хочу узнать.
– Вы первый сказали, что здесь что-то не так.
– Ну… кто-нибудь ненавидел вашего мужа, ссорился с ним? Может быть, он брал у кого-то в долг или в бизнесе были проблемы?
– Нет. А теперь бизнесом управляю я. И знаю, что тогда все было надежно.
– Простите, но был ли ваш брак счастливым?
– Он не спал на стороне, если вы это имеете в виду.
– Извините, но как насчет вас? Я должен спросить.
– Вы чертовски вежливы: все эти «извините-простите»… – Миссис Фарбер закрывает глаза. – Я тоже тогда не спала на стороне. – Судя по голосу, она взяла себя в руки. – Я ни с кем не спала даже после того, как он умер.
– Он интересовался политикой? – спрашивает Воорт.
Миссис Фарбер явно удивлена.
– Политика?
– Просто одна из нитей. Один человек из этого списка проявлял активность в этой области. Я знаю, что когда-то вашего мужа арестовали во время демонстрации.
– Тридцать лет назад. И он не интересовался политикой, если говорить о демократах и республиканцах. А его фонд был гуманитарным – не политическим.
Воорт опускает занавеску. Его пульс только-только успокоился. Весь вид этой комнаты свидетельствует о том, что хозяева сами пользуются ею, а не только принимают гостей. Глубокий диван, обитый нежно-голубым гаитянским хлопком. Мягкие кресла в том же стиле. Более темного оттенка толстый тибетский ковер, на котором разбросаны подушки, чтобы можно было, опираясь на них, смотреть телевизор, установленный в стенном гарнитуре вишневого дерева. На стенах – картины с зимними пейзажами: снегопад в деревне в Новой Англии; мальчик, катящийся с горы на санках.
– Что за фонд? – спрашивает Воорт.
– Сбор денег для детей за границей, – отвечает она. – Чак собирал сотни тысяч для программы ППС. У него это здорово получалось.
