– Она уже Джилл, да? Не доктор Таун?
– По-моему, ты все равно понимаешь, о ком я.
– В компании уверяют, что никакого расследования по делу Лестера Леви не было, и, откровенно говоря, я не думаю, что они врут – уж больно сильно там все струхнули. Впрочем, можно проверить. У Леви приключился сердечный приступ. Французская компания вышла из игры. Украденные материалы нашли в его вещах, и в «Ансельмо» решили считать это промахом, а не нарушением. Зачем признаваться правительству и рисковать отношениями? Они повысили требования к службе безопасности. Установили новые правила для персонала. И решили: если вдруг появится следователь, сразу же рассказать все, что знают, в противном же случае – молчать. В конце концов, Леви умер, допросить его нельзя, а украденная информация, по их сведениям, в другие руки не перешла. Не было ни препятствия правосудию, ни опасности – ничего, в чем их можно было бы обвинить, если они не солгали при прямых вопросах. По их словам, они чисты.
«Н-да, – говорю, – все чистенько. Как вы можете быть уверенными, что он не передал информацию и в следующий раз у наших солдат в Ираке, Иране или Корее не откажут химические противоядия и они не посинеют, а глаза не вылезут из орбит?» Но этих трусов интересовало только одно: рассказал ли я уже о Леви военным? Я сказал, что позвоню им завтра. Так что сегодня ты еще можешь сделать это сам.
Курсант резко стучит по стеклу будки и указывает на запястье, изображая раздраженный вопрос: «Сколько ты еще будешь занимать телефон?»
Микки говорит:
– Поскольку ты знал, что я найду, ты там, случайно, не вычислил, кто его убил?
Воорт смотрит на трубку. Провод, маршрут для разговора, тянется из этой будки в телефонную систему округа Патнам. Направленный микрофон, нацеленный на стекло, может перевести колебания человеческого голоса о стекло в слова. Человек, умеющий читать по губам, наблюдая в бинокль, может «услышать» сказанное.
Джилл несколько дней назад говорила о паранойе.
«Но если я имею дело с какой-то разведывательной организацией, то в их распоряжении есть все эти средства».
– Я позвоню тебе вечером, – говорит он Микки. – Сообщи, где тебя найти.
– Не можешь говорить?
– Не уверен.
– Ну, ладно. Отправляюсь в Массачусетс, – говорит Микки. – Набираю мили по программе поощрения часто летающих пассажиров. Кон, ты считаешь, что Мичум был связан с теми, кто убил этих людей? Что он был одним из них, но передумал?
– Я не хочу никому навредить, – сказал тогда Мичум.
«Мичум не работал в фирме по подбору кадров, – говорит себе Воорт. – Вот почему я не могу ее найти. Я почти не сомневаюсь, что он каким-то образом сошелся с убийцами. Может быть, сначала он не понимал, чем занимаются его друзья. Но начал подозревать».
Оценка угрозы? Или устранение угрозы?
Сейчас, по телефону-автомату, Воорт говорит только:
– Кто-то наблюдал за Леви. Возможно, сейчас они наблюдают за тобой.
«Как эти курсанты наблюдают за мной».
Но курсанты не идут следом, не заговаривают с ним, даже не смотрят ему вслед, когда он уходит к машине. Оглянувшись, Воорт видит, что один из них зашел в телефонную будку, а другой, стоя спиной к Воорту подбрасывает в воздух резиновый мяч.
По дороге в город Воорт внимательнее, чем обычно, разглядывает другие машины в зеркале заднего вида.
Надо найти Джона Шеску. Он вполне может оказаться отправным пунктом.
И снова в памяти звучат слова Мичума, сказанные в баре неделю назад: «Я не хочу никому навредить».
Уже на мосту Джорджа Вашингтона Воорт спрашивает себя, чувствуя тошноту: «Кого еще они планируют уничтожить? Потому что они, несомненно, не остановятся. Кого еще они теперь сочтут угрозой? Микки? Джилл? Меня?»
Каждый год множество копов погибает в результате несчастных случаев.
Каждый год, без исключения.
Глава 12
Будущий убийца готовит домашнее задание. На дворе апрель 1969 года, он в спальне, сидит за письменным столом, наслаждаясь бегством от реальности. Домашнее задание простое, разгаданные тайны логичны и понятны. Когда учебник истории говорит Джону Шеске, что Вьетнам расположен в Юго-Восточной Азии, – это непреложный факт, который никогда не изменится, такой же предсказуемый, как восход солнца на Востоке. В дверях раздается мужской голос:
– Привет, Книжный Червь. Что будешь делать, когда черномазые хлынут на Цицеро-авеню? Швырнешь в них свой гребаный учебник?
Спальня маленькая, но опрятная: узкая кровать, зачитанные книги по истории и забранное решеткой окно, выходящее в переулок, где теплыми ночами сражаются коты, и их вопли смешиваются с криками папы и бабушки в доме. На стенах развешены флаг «Чикаго кабз», карта Вьетнама с отмеченными передвижениями войск, фотография команды борцов (в том числе и его), фотографии знаменитостей и вырезка из журнала «Тайм» о Джоне Ф. Кеннеди, погибшем, когда мальчику было тринадцать.
– Эй, толстяк, мне нравится то фото Мартина Лютера Коммуниста Кинга. Может, когда они хлынут на Цицеро-авеню, то пощадят тебя, пока будут насиловать твою бабку.
Даже не поднимая головы, юноша говорит:
– Я больше не толстый.
Юноша наклоняет гибкую шею настольной лампы, чтобы кружок яркого света освещал домашнее задание. Он находит сложный вопрос, которым учитель двенадцатого класса пытался одурачить учеников. Заменяет неправильную страну на карте – Лаос – на правильную – Таиланд. В географии, думает он, ошибку можно просто стереть – и все.
– Смотреть тошно, – рычит мужчина.
Все в нем пышет какой-то непропорциональной яростью, какая иногда охватывает невысоких людей. Мускулы торса, застарелая грязь на джинсах и футболке, кожа, обожженная трудом на солнце – он работает грузчиком на железнодорожной станции. Отец белокур, а его законный сын черноволос. У отца глаза карие, а у сына голубые. У отца узкое лицо, а сын скорее круглолиц. И сын крупнее. Предкам такие плечи давали силу копать уголь, забивать скот, таскать камни, пробивать штыком солдат.
– Папа, – по сравнению с яростью отца сын кажется лишенным эмоций. – Цицеро-авеню переходишь только ты – чтобы в субботу вечером пострелять в воздух из пистолета.
– Ты теперь спец по психологии горилл! Так живи с ними, если так их любишь.
– Когда-нибудь ты попытаешься напугать не тех людей. И они выстрелят в ответ.
– Ты просто не понимаешь, – резко возражает Майкл Шеска и заходит в комнату сына, подталкиваемый бездонным и бесцельным бешенством. – Это держит их в страхе, и они остаются на своей стороне. Там их больше, чем нас.
И юноша отвечает:
– Нас? Разве ты и я – одно и то же?
– Настоящий враг здесь, а не где-то еще, козел.
«Козел». «Толстяк». «Дубина». Эту песню юноша слышит каждый день, когда заходит в дом.
Но, несмотря на насмешки, он настоящий спортсмен. В спальне есть спортивный уголок, и он каждый день поднимает гири, накачивая бицепсы, предплечья, запястья, шею. В дверях закреплена перекладина. Джон Шеска работает над своим телом, как работает над домашними заданиями. И то и другое здесь – необходимые формы защиты.
