Прошло много столетий, и в начале XIX века другой искатель религиозной правды — недавно крещеный мордвин Кузьма Алексеев, объявив себя пророком (как и волхвы), также поднял восстание против властей и также был ими осужден (но об этом пойдет речь ниже — в главе о мордовской мифологии).
Расправа с волхвами: миф и ритуал
Итак, Янь Вышатич на практике, используя средневековое судебное расследование, пытку и казнь, пытался убедить этих нестойких в вере христиан, что у мира есть лишь один Творец, а волхвы не способны предугадать и собственное будущее. Эти пытки и казнь тоже сами по себе представляют интерес. Воевода велел повыдергивать захваченным волхвам бороды: этот обычай унижения, нанесения бесчестья широко распространен в архаичном праве, в том числе в древнерусском (недаром даже в XVIII в. русские люди так сопротивлялись указу Петра I брить бороды). Однако для чудских окраин Руси этот обычай мог иметь дополнительный смысл. Так, в записках одного из первых исследователей Сибири Г. Новицкого (XVIII век) сохранился рассказ шамана манси о том, что вместе с остриженными волосами можно исторгнуть из человека и душу. Волосы (и ногти) — неотделимая часть тела, даже остриженные волосы надо хранить при себе. Если учесть, что описанные события происходили в XI веке, то можно утверждать, что вместе с бородами Янь лишил волхвов силы в глазах их сторонников.
Повешение на дереве также было широко известной казнью у народов Европы. Так расправлялись с преступниками. И вновь мордовский фольклор помогает объяснить этот обычай, описанный в русской летописи. В мордовской песне рассказывается, как некая девица кается перед смертью и просит похоронить ее не на кладбище, а «около большой дороги на старом дубе». Девица эта была колдуньей: она три года провела в утробе матери, и когда появилась на свет, хотела «высушить текущую воду», навести порчу на луга и хлебные поля, даже погубить деревья в лесу. Очевидно, зловредная девица признавалась в тех преступлениях, в которых сами волхвы хотели обвинить истребляемых ими «лучших жен»: воевода казнил их так, как следовало казнить ложных обвинителей в ведовстве.
На деревьях иногда хоронили шаманов, которые, как считалось, и рождались там же, в птичьих гнездах: ведь шаманы должны были проникать и на небо, и в преисподнюю. Иное дело — преступники-волхвы. Повешение казненных на дереве у реки (водной дороги) — между небом и землей — означало, что они не могут стать злыми духами преисподней и после смерти вредить людям, не могут они попасть и на небо, ибо «привязаны» к дереву. Их окончательная гибель свершилась однажды ночью, когда медведь пожрал их трупы. Медведь для христиан — нечистое животное (церковные уставы запрещали даже излюбленную во всей Европе забаву — водить ученого медведя). Но для финно-угров медведь — это священный зверь, тотем-первопредок, сын верховного бога, некогда спустившийся с неба. И души и тела волхвов были истреблены…
Странную историю о медведице-плакальщице рассказывали карельские сказочники. Однажды у старика умерла старуха, и тот пошел искать плакальщицу. Первым на дороге ему попался волк, но его вытье не подходило для похоронного причитания. Так же не понравились старику лай лисицы и причитания зайца. Зато медведица стала причитать по правилам:
«Ах, старик мой горемычный, Умерла твоя старуха, Кто спечет пирог предлинный, Кто его намажет маслом, Кто сошьет тебе рубаху?» Старик привел медведицу в дом оплакивать старуху, сам же пошел за попом. Тут-то «плакальщица» и съела старуху. У коми известна сказка о жене охотника, которая жарила медвежью лапу: за это ее съел медведь, охотник же нанял в плакальщицы не медведицу, а лису…
Эта история напоминает всем известную с детства сказку о глупом мышонке. Но в ней обнаруживается и древний — дохристианский — смысл: ведь лесная «плакальщица» получила свою жертву до прихода священника, который должен был позаботиться о спасении ее души. Может быть, сюжет сказки восходит к тем временам, когда финны и карелы хоронили своих умерших в священных рощах хийси и почитали медведя как священное животное.
Культ медведя и медвежья свадьба в Ярославском Поволжье
Медведь, завершивший в летописи прения о вере с волхвами, был главным героем одной легенды, восходящей к древнерусским временам. В ней рассказывается об основании Ярославля. Это было в начале XI в., когда князь Ярослав, прозванный Мудрым, правил еще в Ростове. На месте будущего Ярославля — у впадения Которосли в Волгу — находилось урочище, называемое Медвежий угол. Там обитали «человецы поганыя веры» — злые язычники. Поклонялись они скотьему богу Волосу (Велесу), в святилище которого — керемети — горел неугасимый огонь и совершались жертвоприношения. Обряды совершал особо почитаемый волхв.
Купцы, ходившие по Волге, непрестанно жаловались князю Ярославу, что язычники грабят их караваны. Тогда князь с дружиной двинулся к Медвежьему углу. Язычники уступили силе и клялись своим богом Волосом в верности князю, креститься же не желали. Князю пришлось вновь вернуться туда уже со священниками, но язычники выпустили на князя некоего «лютого зверя» и псов, чтобы они растерзали пришельцев. Князь повел себя как герой — секирой убил зверя. Строптивые язычники покорились, легенда же о княжеской победе дожила до нового времени — так в гербе Ярославля появился медведь с секирой.
В ярославской легенде переплелись воспоминания о славянском язычестве — клятва славянским скотьим богом Волосом — и местные обычаи поволжских финнов, жертвоприношения в керемети. В легенде невозможно отделить славянское от финского, тем более, что верования соседних народов были сходны: культ скотьего бога у славян действительно непосредственно связан с культом медведя, ведь этот зверь был опасен для скота и одновременно воплощал плодородие. Но и у финно-угров — коми — существовали поверья о колдунах — шаманах, имевших медвежьи лапы: рассказ об одном из них, напавших уже в XIV в. на христианского миссионера Стефана Пермского, будет приведен ниже. У финнов пастух, наделявшийся колдовскими способностями, перед выпасом скотины в лесу проводил по спине каждого животного медвежьей лапой с когтями. Наконец, удмурты верили, что нельзя ломать сучья в священной роще керемети или луде — иначе ее хозяин Луд явится в облике медведя и растерзает нарушителя запрета.
У финно-угров почитание медведя восходит к прауральской эпохе, а следы его культа на севере Европы известны археологам по крайней мере со 2 тыс. до н. э. Многочисленные пластины-амулеты в пермском зверином стиле обнаружены на жертвенных местах и в поселениях Прикамья: они изображают голову и передние лапы, медведя так, как принято было их укладывать во время «медвежьего праздника», завершавшего удачную охоту на этого зверя (о медвежьем празднике будет рассказано ниже). Можно считать эти изображения первой «геральдической» композицией, предшественницей герба Ярославля. Одна из таких привесок, найденная в могильнике племени мурома на Оке, по соседству с верхневолжской мерей, имела также специальные «шумящие» привески на цепочках с утиными лапками на концах. Можно считать, что эта привеска воплощала финно-угорский миф о мироздании: ведь согласно мифам финно-угров медведь был спущен с неба на землю (таков Консыг-Ойка, или «Когтистый старик», у обских угров), сама же Земля была поднята со дна первичного океана водоплавающей птицей. Звериная композиция из Пермской земли
