Мифы финно-угров

Новгородская Софийская летопись сообщает, что «пермичи» (коми-пермяки) молятся Золотой бабе. Об этих рассказах из русского дорожника узнал и знаменитый автор «Записок о Московии» XVI в. австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн. Он помещает Золотую старуху или бабу уже в низовья Оби, в Обдорскую землю, где текут другие реки, берущие начало «с горы Камень Большого Пояса» (Урала), и где живут народы, которые платят дань великому московскому князю.

Из этого упоминания Герберштейна не ясно, что означает «Золотая Старуха» — имя божества или название местности, хотя из дальнейшего повествования следует, что это идол, которому поклоняются местные жители. Сам Герберштейн считает эти рассказы «баснями», но передает подробно внешний вид Старухи, которая держит на коленях сына, и там же видно другое дитя, которое именуется ее внуком. Рассказывают также, что она создала нечто вроде музыкальных инструментов, которые издают трубные звуки. Герберштейн предполагает, что эти звуки может производить ветер, дующий в трубы.

Европейский путешественник, естественно, считал эти сведения мифическими. Русский дорожник, которым пользовался Герберштейн, повествует также, что в Лукоморье, за Земным Поясом и рекой Обью, обитают некие черные люди, о которых рассказывают удивительные вещи. Якобы они засыпают в конце осени, на Георгия Зимнего (27 ноября) и пробуждаются лишь на Георгия Весеннего (до 24 апреля). Соседние же народы, продолжает Герберштейн, ведут с ними невиданную торговлю: черные люди оставляют свои товары перед тем, как уснуть на зиму, а торговые партнеры обменивают их на свои товары. Кроме черных людей в Лукоморье живут еще люди, наподобие зверей заросшие шерстью, и люди с песьими головами — те монстры, которые в древних фантастических описаниях всегда заселяли края Ойкумены.

Люди, засыпавшие на зиму, именовались «черными» не потому, что они были неграми, а потому, что Крайний Север считался краем мрака. В русских средневековых энциклопедиях (азбуковниках) упоминались сонливые люди, которые именовались орионами, оргианами или оригенианами, и они будто бы засыпали там, где их заставала зима. При этом, как говорится в древнерусском сочинении «0 человецех незнаемых в восточной стране», из носу у них потоком шла вода, которая застывала в виде сосульки, приковывавшей спящего к земле. Если кто-нибудь из иноземцев задевал такого примерзшего аборигена и отламывал сосульку, несчастный пробуждался и немедленно умирал. Орионы и оригенианы — это не имя северного народа, а прозвание последователей одного из первых христианских философов — богослова III в. н. э. Оригена. Он считал, что души людей созданы были Творцом для небесной жизни: охлаждение любви к Богу привело их на Землю, где они и «застыли» в виде косной материи…

Однако легенды о «сонливых» народах Севера гораздо древнее средневековья и даже сочинений Оригена. Они восходят к античности времен Геродота (IV, 23, 25). Отец истории повествует, что к северу от скифов у подножия высоких — Рифейских — гор живет народ, у которого и мужчины и женщины плешивы от рождения. Дальше — за недоступными горами — не бывал никто. Плешивцы же рассказывают, что в горах живут козлоногие мужи, а за ними — народ, который спит полгода, но этим рассказам Геродот не верит.

Однако более поздние авторы часто с большим доверием относились к рассказам о краях Ойкумены и добавляли любопытные подробности. Так, в одном из рассказов, якобы записанном на Новой земле у ненцев-самоедов, говорится о счастливом крае, где нет вражды и злобы. Начало напоминает сведения того же Геродота о счастливой стране гипербореев, но дальше говорится о людях, которые пребывают в вечной любви, ходят парами и не могут расстаться ни на мгновение. Привязанность эта имеет, впрочем, вполне анатомическое объяснение: дело в том, что эти люди одноноги, и могут передвигаться, лишь держась друг за друга. Поодиночке они падают и умирают.

Вера в таких духов-«половинников» действительно существовала у самодийцев. Одноногие, однорукие и одноглазые духи (баруси) в мифах нганасан могли помогать людям и даже возвращать к жизни умерших. Более агрессивными считались безголовые людоеды, жившие за горным хребтом и не пускавшие к себе нганасан. Марийцы наделяли своих половинников, ходивших парами, песьими носами, а удмурты верили в лесных духов, палэсмуртов, похожих на леших (шурале). Сходные поверья существовали и у тюркских народов (о них еще пойдет речь). В фольклоре народов Поволжья о взаимной любви половинников ничего не известно, зато рассказывают, что они очень смешливы и любят щекоткой доводить до смерти своих жертв.

Рассказы о Золотой бабе также не относились к книжной традиции, хотя у Герберштейна она и изображена в виде античной богини с копьем и в короне, а у других европейских авторов — с рогом изобилия и т. п. античными символами.

Авторы, описывающие Крайний Север, сообщают, что Золотой бабе приносят жертвоприношения, прежде всего — шкурки пушных зверей. Итальянец Гваньини сообщает, что сам идол сделан из камня, а в жертву ему приносят не только меха, но и оленей, кровью которых мажут глаза, губы и разные части тела идола: так, действительно, принято было «кормить» идолов у язычников тайги. Англичанин Флетчер в конце XVI в. не верил рассказам о Золотой бабе или Бабе-яге, якобы прорицавшей будущее. Он писал, что Золотая баба — это не идол, а скала в устье Оби, которая по очертаниям напоминает женщину с ребенком. Может быть, этот «идол» действительно был скалой причудливых очертаний на Урале, а может, кумир Золотой бабы считался воплощением столпа — Мировой горы…

Интересно, что Флетчер, знаток русской культуры, отождествлял Золотую бабу с русской Бабой-ягой. В финно-угорских традициях высшие богини, которые оказывались сброшенными на Землю, становились злобными волшебницами, напоминающими Бабу-ягу (такова Йома в мифах коми, которой посвящен специальный раздел).

Легенды о фантастических богатствах Севера будоражили воображение последующих авторов, и швед Петрей в начале XVII в. сообщает о том, что Золотой бабе приносят в жертву не только отборных соболей и куниц. По его сведениям, иноземцы должны отдавать ей часть денег, серебра, золота, жемчуга и драгоценных камней, иначе она собьет их с дороги, поднимет бурю, которая не прекратится, пока не будет совершено жертвоприношение. Жрецы обращались к ней, как к дельфийскому оракулу, ожидая предсказаний будущего.

Наконец, с завоеванием Ермаком Сибири появились новые русские свидетельства о Золотой бабе: лазутчик казачьего войска наблюдал моление этой богине в одном из обско-угорских городков. Поклонявшиеся богине пили воду из серебряной чаши, в которой стояла литая из золота статуэтка богини. Когда на Обь пришли казаки, богиня якобы объявила, что покидает эти места, и велела бежать своим поклонникам. Ходили слухи, что богиню унесли дальше, за реку Конду.

Эти рассказы о бегстве богини с приходом русских казаков напоминают легенды русского Севера о малом народе — чуди, который исчез с приходом христиан (об этом еще пойдет речь). Существеннее, что в мифологии обских угров сохранились представления о «золотом» семействе верховного небесного бога Нуми-Торума, жена которого Калтащ-эква именовалась также Сорни (Шорни)-сис — «Золотая»; их сыном был упомянутый золотой всадник — Шорни-Торум, Мир-сусне-хум. Местом обитания и культа богини считалась Нижняя Обь. Ее косы были такой длины, что по одной из них поднимался соболь, по другой спускался бобр.

«Золотую Калтащ» или Йоли-Торум («Нижнюю богиню») сравнивают с иранской богиней, также воплощавшей утреннюю зарю, плодородие и целебную влагу Мировой реки (Ардви — «Божественный источник»), стекающей с Мировой горы, именуемой Ардвисурой Анахитой (сходной с русской матерью-сырой землей, покровительницей богатырей и рожениц). Эта богиня давала истоки всем мировым рекам, в том числе и Волге — Ранхе, реке, текущей у края мира. Ее атрибутами было золото (златопрядный плащ, диадема, серьги и даже обувь) и меха (Анахита имела шубу из 300 бобров, ослеплявших золотым и серебряным блеском). Бобровые меха были неслучайным атрибутом богини: ведь она была воплощением влаги и Мировой реки, а бобр — речное животное. Ардвисуре приносили в жертву тысячи голов скота.

Миф о происхождении бобра записан у обских угров на реке Конда: в бобра превратилась некая пряха, которую обижали собственные дети. Они не давали пряхе пить, и та решила уйти от них в воду — платье ее сделалось шкурой, а прядильная доска превратилась в хвост. Казалось бы, этот миф не имеет отношения ни к Калтащ-экве, ни к Ардвисуре Анахите. Но мифологи хорошо знают, что покровительницы рожениц и детей во многих мифологиях были пряхами — пряли судьбу, сидя возле чудесного источника… согласно одному из мифов хантов, целый народ должен был превратиться в бобров, чтобы спастись от врагов (или в наказание за грехи).