Весь оказался в липкой, сладкой трухе, вся лысина и пижама.
Кстати, и парализованного сына она выгнала из квартиры так же эффектно, была история, но о ней позже мы упомянем вскользь.
И никакой связи между этими двумя событиями, закончившимися смертью, не было, разве что в обоих случаях Грозная энергично хлопала дверью.
Мало того, во второй истории, когда выгнанный и отъезжающий параличный сын Грозных был усажен женой и друзьями в кабину грузовика, и колени его были прикрыты шерстяным, взятым с постели семейным одеялом, папаша Грозный, видимо, наблюдавший отъезд из окна, спустился и, открывши кабину, с грозным видом снял одеялко с сына.
Сцена состоялась просто античная, Грозный убивает своего сына (на дворе стоял мороз, у сына как раз были, как у многих парализованных, больные почки).
Также и папашина семья из захолустья, его сестры и мать, которую привезли делать операцию на старости лет в гинекологию, не попала к папаше Грозному в квартиру.
Как Грозная действовала, неизвестно, фактом было то, что вскоре две сестры папаши Грозного лежали с матерью в одной кровати (мать маленькая, иссохшая), буквально валялись как беженцы в проходной комнатушке у младшего брата Грозного, Григория, а всего комнатушек у него было две, в следующей стояла кровать Григория и его молодой жены Джульетты, присланной как раз недавно матерью и сестрами Грише как привет с родины, т. е. девственницей и с дипломом ветеринара по парнокопытным.
Джульетта (Жуля), кстати, проявила сходный с мамашей Грозной характер и по прошествии некоторого времени, примерно через месяцев семь, начала выказывать недовольство постоянным присутствием в этих двух комнатушках семейного кагала с далекой родины, а должна была ноги мыть мамаше и золовкам за супруга-москвича и майора, которому скоре должны были дать квартиру.
Кстати, недоуменный вопрос почему мамочку и сестер не взял в свою громадную квартиру сам старший брат, Грозный, то и дело срывался с тонких, язвительных губ Джульетты (Жучки, как ее называл старый муж), и этот вопрос мучил и лежащий в одной кровати коллектив родственников, они все время были как в трауре и тихо стонали.
Вообще-то они горевали, что маме отказались делать операцию, дела ее шли к восьмидесяти пяти годам, высокое давление и т. д.
Но самый кошмар заключался в другом — бедным женщинам некуда было податься, о чем ниже.
Однако Жучка ухаживала за всем гнездовьем, поскольку надеялась на получение новейшей квартиры в три комнаты, маму и сестер прописали для увеличения метража.
Но тут произошла катастрофа, равная последнему дню Помпеи: все женщины Гриши, его Жучка, его мамочка, а также две сестры были прописаны в столице меньше десяти лет, и по законодательству тех времен не имели права на получение какого бы то ни было метража, и квартирку им всем давали однокомнатную!
То есть опять вся та же самая простокваша, но теперь уже в условиях буквально одной комнаты.
Брак бы не расстроился, если бы мама и ее дочери жили у Грозного, но Грозная их не пустила, и Джульетта тоже не выдержала, сердце ее, сердце тридцатипятилетней молодой жены, приехавшей в столицу из далекого Дилижана, не вынесло этих обид, и она подала на развод (те живут вдвоем на ста метрах, а мы впятером на шестнадцати, восемь и восемь). Но выписываться она на желала, а метража ей не полагалось, как немосквичке, ни на что она не могла претендовать, тогда она потребовала дачу майора, солидную дачу на кирпичном фундаменте в офицерском садовом поселке, и мама с сестрами мановением рук велели Грише все это ей (ЕЙ) отдать!
Он отдал, проклиная ту же Грозную, но и мамочке с сестрами все-таки сказал пару слов.
Это было воспринято как последний удар судьбы, в семье воцарился скорбный сон, все три лежали теперь уже на новой квартире в одной кровати, две сестры по краям, в середине мама валетом, маленькая и сухая как дитя.
Но тут на помощь незадачливому Гришке пришел старший, сам папаша Грозный, который регулярно навещал старушек и брата все это время, т. е. тайно от мамаши Грозной бывал и на старом пепелище, в коммуналке, и на новой квартире, где-то в районе станции железной дороги «Ховрино», и наконец просто волевым решением купил семье мамы обратные железнодорожные билеты, выслал, предварительно прощупав обстановку на станции назначения через родственные каналы.
Все дело, как выяснилось, было в том, что третий брат Грозного и Георгия оказался, что называется, паршивой овцой в стаде и, действуя непосредственно на родине, хулиганил и бил сестер и поколачивал мать, поскольку привел женку старше себя со взрослым ее сыном жить в старый дом, семейную нору (комната и терраса), а мамочка не стала прописывать хулиганку, и сын выгнал мать (?!!) и сестер («—») из дому, угрожая, что иначе повесится, (такой выдумал ловкий ход, понимаешь): у тебя сын начальник в Москве, пусть заступается за тебя, а другой сын майор, понимаешь! Идите к ним живите! К шмайору!
Сам малый был шоферюга.
Просто буквально урод в семье, хотя мама любила его как младшего больше всех, родился у нее в сорок пять лет, поскребыш после смерти отца, и сестры носили его на руках в прямом смысле, хотя напрасно.
И тут оказалась виновата Грозная (как во всем у нас виноват был Сталин), она одна стояла посреди развалин, однако с родины вести доходили такие, что мама и сестры смирились с новой хозяйкой, уже абсолютно новой женой паршивой овцы, так как эта новейшая жена пришла к нему моложе его, без детей, и наоборот сама ходила теперь беременная, а про ту, скандалистку с сыном, вся новая дружная семья хором говорила не иначе как бранными словами, такие доходили сведения.
И репатриантки были окружены во дворе новым почетом, т. к. много рассказывали про Москву, так сообщалось в вестях с родины, типа «Москва? Пхх! Шмасква вообще. Шум, суета, базар-вокзал. Не понравилось.»
И Джульетта устроилась на работу в ближайший к своему загородному дому свиносовхоз, а Гриша зажил бобылем в однокомнатной квартире и вскоре стал подполковником, наезжал в гости к племянникам (к мальчикам, высланным Грозной жить со своими семьями у родителей жен в тесных квартирах), и там находил общий язык с этими родителями жен, которые, (мамаши, в основном) не стесняясь ничего, присутствия зятьев, например, громко негодовали на папашу и мамашу Грозных, живущих на ста метрах вдвоем, в то время как тут внуков некуда девать с бронхиальной астмой и т. д., и венцом всех дел бывало решение, чтобы зять подал в суд на раздел квартиры! Отсудил бы наконец комнату себе и комнату другому брату (сестра Сталинка к тому времени получила квартиру с мужем, да они и жили все время за рубежом на всем казенном), а пусть папаша с мамашей Грозные поживут в однокомнатной квартире!
Подполковник Григорий сурово кивал, а Грозная все так же царила в своей огромной квартире и плевать хотела на стоны, доносящиеся отовсюду.
В целом все было сделано ею по справедливости, так как если бы пустить папаши Грозного маму с сестрами (лечиться навеки), а затем и законных прописанных сыновей с женами и двумя детьми каждый, и потом ТЕХ бабушек смотреть за этими детьми, пока взрослые на работе, а потом у самой Грозной где-то проживал девяностолетний отец-вдовец, которому все приискивали жену братья и сестры Грозной, и эти последние, особенно братья-дальнобойщики, все время проезжали через Москву и специально смотрели из кабин на окна Грозной (а она иногда, спеша домой, провожала белым взглядом мимоезжие контейнеровозы, памятуя случай, когда ее старший брат заехал к ней своим первым рейсом и был остановлен дежурным в подъезде и так и уехал, поскольку Грозная сказала в телефон дежурному какую-то фразу, какую, она сама не помнила, поскольку ей кровь бросилась в голову и она потом десять минут вынуждена была парить ноги под струей почти кипятка в ванной, до чего довели, паршивцы).
По национальности мамаша Грозная была хорошей, благородной смешанной крови, как и папаша, да никто в годы их молодости вопросами национальности себя не обременял, не еврей и ладно, все были чисты и искренни перед партией, партия была мамой-папой, она же была и единственным видом религии для них, и уж эту религию мамаша Грозная исповедовала со страстью, то есть: моральная чистота (а папаша
