своего муженька и, кажется, давно уже разгадала его проделки.
— Я-а-нек, — говорит она таким голосом, что я даже немножко завидую своему другу.
— Да, было времячко. Под Новый год свалила меня ангина. Температура — 40. Сам врач — сам и исцеляйся. На второй день только открыл глаза — смотрю: твои хлопаки. А на нарах ром, мед, конфеты. Принесли от Саши-повара даже жареную картошку. С тех пор жареная картошка — самое любимое мое блюдо. И еще. Один русоволосый, этакий леший с зелеными глазами, пел для меня «Катюшу», «Рябину», «Полюшко-поле». Удивительный голос…
— Это — Отченашев. Погиб в последние дни войны…
Помолчали.
Хорошо у Янека. Да пора нам обратно в горы — в год 1944-й.
САЛЮТ ОКТЯБРЮ
— Приближается 27-я годовщина Октября. Чем же мы, товарищ капитан, отметим праздник? — обратился ко мне после вечерней проверки Евсей Близняков — командир нашей диверсионной группы.
Как всегда в подобных случаях, Евсей пришел с готовым планом: совершить налет на станцию Строне. Сложность заключалась в том, что у нас тогда не было взрывчатки, но во всем остальном инициатива Близнякова совпадала и с моими планами: нанести по гитлеровцам ощутимый и одновременно отвлекающий удар, пополнив заодно нашу изрядно оскудевшую кассу (расходы случались разные, нередко, как читатель еще сможет убедиться, совсем непредвиденные). Этим нападением мы надеялись сразу убить двух зайцев.
Так определилась конкретная задача.
Группе Евсея в ночь на 3 ноября совершить налет на станцию Строне — одну из крупнейших на линии Краков — Закопане.
Цель налета:
1) Уничтожить селекторы, связь — телеграфную, телефонную, разрушить водопроводную колонку, развести рельсы. Таким образом вывести из строя станцию хотя бы на сутки.
2) Экспроприировать железнодорожную кассу. (Линия Закопане — Краков обслуживала и местное население.)
Наметился состав группы. Кроме Евсея, в операции участвовали Митя-Цыган, Заборонек, Отченашев, Семен Ростопшин, Шиманский, летчик Шипин.
События, как докладывал мне впоследствии Евсей, развертывались таким образом.
Когда стемнело, группа подошла к поселку Строне и залегла на опушке леса.
Вскоре из разведки с хорошими новостями возвратились Семен и Шипин.
Как показал местный солтыс (мы ему доверяли), на станции несла службу группа охранных войск. Среди охранников были инвалиды, пожилые люди и безусые юнцы, вчерашние гимназисты. Охранников — человек сорок. Располагались они все в старой казарме у самой станции.
Вокруг казармы и станции живая изгородь из кустарников, деревьев.
Луна, как назло, светила вовсю. Только в полночь группе Евсея удалось пробраться к железнодорожному полотну.
Залегли за насыпью.
По знаку Евсея первым через полотно ужом прополз Шипин, следом за ним — Заборонек.
Часовой шел прямо на них, тихо насвистывая вальс Штрауса.
Шипин возник перед ним внезапно, как привидение. Тот и испугаться не успел, как оказался на земле, с кляпом во рту. Шипин накинул шинель часового на плечи и — в казарму.
Смутно в два этажа серели нары. Охранники, ничего не подозревая, дружно похрапывали. Один поднял голову. Спросонья принял Шипина за своего и тут же снова захрапел. У прохода — два ручных пулемета, карабины, автоматы На полу сапоги, с нар свисает одежда.
Шипин тихо свистнул. В казарме бесшумно, как тени, появились Евсей Близняков, Семен Ростопшин. Двое остались во дворе.
Близняков и Ростопшин прикипели к пулеметам. Шипин — с гранатой. Казарму взяли без единого выстрела. Охранников, ошеломленных, вздрагивающих от холода, в одних подштанниках, вывели во двор. К пленным приставили двух конвоиров. Словом, чисто сработали. Начальника станции, дежурного, кассира — всех удалось взять без шума. За полчаса вывели из строя водокачку, систему диспетчерского управления, развели рельсы. Тут, как и было договорено, подоспели три подводы из соседнего отряда Армии Людовой. Подводы загрузили трофеями. Два ручных пулемета, двадцать карабинов, десятки гранат — таким был наш праздничный подарок друзьям по оружию.
Пленные во дворе со страхом ожидали решения их судьбы.
Евсей обошел колонну, хмыкнул:
— До ручки дошел Гитлер, инвалидов да сопливых мальчишек набирает. — Приказал всю раздетую команду запереть в казарме.
Шипин от себя прибавил:
— Не советую подымать шума, казарма заминирована. Взорвем к чертям собачьим! Шлафен, шлафен, майне либе. — Дескать, досыпайте, дорогие. И пусть вам снятся приятные сны.
Прошли считанные минуты, и ночная тьма поглотила группу смельчаков. Без приключений возвратилась в лагерь на рассвете. Я поздравил бойцов с удачным завершением операции. Наш казначей Анка (Груша) пересчитала деньги. Выручка в кассе оказалась неплохой — двадцать пять тысяч злотых.
В ночь на 7 ноября группа Евсея снова отличилась: совершила не менее дерзкий налет на станцию Воля-Радзишевска. На этот раз своевременно добыли тол (выручил Тадек). Мите-Цыгану удалось первому пробраться к мосту. Снял часового. За ним прополз Семен Ростопшин. Вдвоем один из «быков» начинили взрывчаткой. Вложили килограммов сорок шесть. Накормили «быка» досыта.
Потом на митинге, посвященном двадцать седьмой годовщине Октября, Евсей докладывал: железнодорожный мост взорван, пущен под откос воинский эшелон: четыре платформы с техникой, три вагона с солдатами, убито и ранено более шестидесяти гитлеровцев. Движение на участке станции Воля- Радзишевска прервано по крайней мере на сутки. Таков наш салют Октябрю.
ЯВОЖЕ
Дожди. Холодные, осенние. Срочно соорудили шалаши из парашютов, веток. Кругом непролазная грязь. Решили уйти на хутор Явоже, занять его и там дожидаться погоды.
Хутор казался рядом: протяни руку — достанешь. В горах, однако, судить о расстоянии на глазок — дело гиблое. Два километра по полевой карте мы с трудом преодолели за четыре часа. На полпути нас снова накрыл дождь и уже не отпускал до самого хутора. Тяжелые рюкзаки с боеприпасами, взрывчаткой, радиоаппаратурой давили к земле. Размокшая глина то и дело уходила из-под ног.
Так и застала нас ночь в дороге. Сбились с тропинки. Пошли напрямик лесом по азимуту, натыкаясь на пни, камни. Где-то впереди изредка вспыхивали и пробивались к нам сквозь пелену дождя холодные призрачные огоньки. Думали — хутор, оказалось — фосфоресцирующие гниющие деревья. И снова тьма- тьмущая. Чуть не прозевали Явоже, да выручили хуторские собаки: подняли такой лай, что и мертвому не устоять. Но сам хутор притаился. Мало ли кого может в недобрую пору принести война. Евсей Близняков первым догадался: показал гуралям коробку московских папирос с изображением Кремля и красной звезды.
Узнав, что мы русские, гурали жадно набросились на нас с вопросами: «Как Москва? Не очень ли пострадала от авионов Гитлера? Скоро ли придет Красная Армия?»
Оказалось, чуть ли не вся молодежь хутора ушла в лес, в «польску партизантку». Люди здесь давно ждали освобождения, молились за Советы, за Красную Армию.
