диверсии. Тут мы узнали такое, что внесло серьезные изменения в наши планы.
День начался удачно. Утром из отряда Гардого — там уже знали о наших бедах — прикатила повозка с провизией в сопровождении двух партизан и Яна Новака.
Ян отрапортовал:
— Капитану Михайлову от пана поручника: мешок муки, полмешка картошки, баранья туша.
Абдулла повеселел: запахло настоящей едой.
«Пан студент-доктор» осмотрел наших больных, поменял повязку раненому Андрею. Попрощавшись, стал собираться в обратный путь: в отряде Гардого его тоже ждали раненые. Идет к повозке, а навстречу ему наша неразлучная троица: Близняков, Отченашев, Ростопшин. Обрадовались:
— Здоров, Ян!
— Как поживает пан студент-доктор?
— Партизанскому эскулапу физкульт-привет!
— Приветствую вас, о доблестные панове мушкетеры, — отвечает Новак в тон троице. — А заодно послушайте, милейшие, одну притчу.
Шел по дороге старец. Ему навстречу три молодых человека. Говорят они старцу, прямо как по библии шпарят:
«Приветствую вас, пан Авраам!»
«Что слышно, пан Исаак?»
«Как поживаете, пан Иаков?»
Молодые люди, очень довольные своей шуткой, расхохотались. Старец и глазом не моргнул, спокойненько отвечает:
«Я не Авраам, не Исаак и не Иаков. Я сын старого Адама, у которого на днях пропали три осла. О, какое счастье, что я наконец встретил их!»
Наши мушкетеры ничуть не обиделись на. Яна. Давно уже привыкли к его шуткам, притчам. В этот день они раз пять разыгрывали в лицах «сцену с Янеком». И неизменно вызывали гомерический хохот бойцов.
Вдруг явилась Валерия. Я удивился: пришла не в свой день. Что случилось? Посмотрел на нее — и стало как-то тревожно. Приглашаю в командирскую землянку.
— Что произошло?
Лицо бледное — ни кровинки.
— Что случилось, Валя?
Ни слова. Словно неживая. Я подал ей воды. Не стала пить. Глубоко вздохнула:
— Товарищ капитан, — и в слезы.
Такой я никогда раньше не видел Валерию. Наконец собралась с силами:
— Наш Краков обречен…
— Как обречен?
— Краков погибнет… В одно мгновение…
Ее лицо еще больше побледнело. Стянула с головы платок, и русые волосы расплылись, покрыли плечи.
Мы и раньше догадывались о черных планах фашистов. Я не раз просил Зайонца обратить особое внимание на возможное минирование города. Увы, наши предположения подтвердились.
— Как сообщают наши люди, — продолжала Валя, — работа в городе ведется солдатами специальных команд днем и ночью. В закрытых машинах подвозят динамит. Тоннами. Закладывают взрывчатку под старинные дома. На перекрестках улиц, на центральных площадях строят бункера. Подпольщики насчитали на улицах Кракова двести сорок железобетонных столбов, вкопанных в последние дни. Эти столбы, вероятно, заминируют. Достаточно свалить их, чтобы они превратились в противотанковые заслоны.
Всегда спокойная, сдержанная, Валерия говорила прерывисто, задыхаясь, словно ей не хватало воздуха.
— Город буквально начинен взрывчаткой. Подумайте только, Краков взлетит в воздух!..
Она называла памятники культуры, шедевры архитектуры, бесконечно дорогие польскому народу.
Вавель…
Дом под Баранами…
Банки на улице Баштовой и на улице Яна…
Театр Словацкого…
— Краков для нас, капитан Михайлов, — это не просто город. И не только «глава и матерь отечества», как говорят наши историки. Это — душа Польши.
Я вспомнил полученное накануне сообщение с кодовым знаком «D. S.». Партизаны Армии Людовой, державшие под своим контролем железную дорогу и шоссе Краков — Катовице, доложили Зайонцу: от конечной городской остановки (Бронновице) в западном направлении роется глубокий ров. Все работы — ни одного поляка к ним не допускают — ведутся организацией «Тодт».
Какова их цель?
Я попросил тогда Грозу усилить наблюдение. Теперь через Валерию Алексей и Зайонц сообщали: на дне рва почти полутораметровой глубины гитлеровцы укладывали кабель диаметром четыре сантиметра и тут же его засыпали. Видимо, фашисты старались сохранить все в тайне.
Для чего же кабель?
Вот что рассказала Валерия.
Немцы дотянули кабель до места, откуда шла дорога на Ойцув. Рядом стояли крестьянские домики. В одном из них жил знакомый Прысака-Музыканта. Однажды повалил снег с дождем. Случилось так, что во время перерыва на обед немцы вошли в дом этого крестьянина погреться. Хозяин, предупрежденный Музыкантом, пытался завести с ними разговор о рве и кабеле. В первый раз ничего не получилось. Немцы пришли и на второй день. По совету Прысака хозяин угостил «гостей» самогоном-первачком. Выпили. Закусили. Понравилось. Приглашение прийти и погреться в непогоду приняли с большой охотой.
Холод не унимался. Подпольщики снабдили хозяев бутылью самогона. Попросили добра этого не жалеть. Клюнуло. Немцы из организации «Тодт» снова зашли в приглянувшийся им домик. Стопки наполнялись беспрерывно, «гости» захмелели, развеселились. Хозяин, как было договорено, жестами, на ломаном немецком дал им понять: в Краков скоро войдут русские, а он, дескать, боится советов.
— О, найн! — крикнул один из них. — Вр-р-р-рум! — Он вскинул вверх руки и вытаращил глаза.
Что это могло означать, догадаться было нетрудно: взрыв. Взлетит, мол, город в воздух вместе с русским Иваном.
Тонны динамита под Вавелем, университетом, Сукенницами и таинственный кабель — звенья одной цепи! В эту цепь нанизывалось еще одно звено — донесение Правдивого: в форте Пастернак (пригород Кракова) расположен подрывной пункт. От него прокладывается кабель навстречу кабелю, за которым наблюдали Алексей и наши польские друзья. Кольцо замыкалось.
— Немцы продолжают копать, — с тревогой и надеждой смотрела на меня Валерия. — Товарищ Михаил просил передать вам это: они продолжают копать.
Валерия обычно не задерживалась у нас. Такая служба у связных: с дороги в дорогу. Но на этот раз я упросил ее остаться. Валя — это нетрудно было заметить — очень нуждалась в отдыхе, а мне надо было еще и еще продумать тревожное сообщение, собраться с мыслями.
Пришел Абдулла. Принес прямо-таки царский ужин: плов из баранины, поджаренную до хруста картошку. Видно, очень хотелось ему сделать что-то приятное для нашей Вали. Я ненадолго оставил ее. А когда возвратился минут через пять, то застал следующую картину: еда нетронутая, Валя, как сидела, так и застыла с вилкой в руке. Сморил сон. Я укрыл ее кожаной курткой. Приказал часовому не будить связную до утра. Сам перебрался к Евсею Близнякову, улегся на нары. В соседней землянке тихо пели:
