Но все в мире проходит, миновали и эти годы негласного соревнования, оба брата со временем заново полюбили молодых девушек буквально синхронно и ушли, поделив квартиры. Все в рифму.

Обе двоюродные девочки выросли, старшая всему обучилась и закончила в свое время институт, и младшая тоже завершила наконец-то немудрящее заочное педагогическое образование. (Слишком талантлива была и выделялась, вот и не попала туда, куда хотела, на дневное отделение в консерваторию, метила очень высоко! А там брали потомков семей по протекции, ясное дело, дурак из династии попал, а наша нет.)

При этом она так обиделась, что больше никогда не брала в руки скрипку.

Закончим на этом, сказала оскорбленно.

Затем эта младшая девочка, краса и гордость матери и ушедшего к другой женщине отца (там детей не было), эта малышка нашла себе сердечного друга, причем крупного и неказистого до последней степени, дворянин в юмористическом смысле, вот как бывают дворняги.

Без кола и двора, приезжий из далекого городка.

Кого поплоше выбрала, тоже своего рода протест против ухода отца, мать решила.

Отец изменил, и те, красивые и умные, изменят.

Московские мальчики все были балованные, а этот не такой, он у нас чудной.

Прошел армию, беспредел, друг его там полез в петлю, покончил с собой, и тогда его самого определили в психушку, на всякий случай, после чего пришлось все равно дослуживать (чтобы в документах не было, что комиссовали по шизофрении).

Так в восторге пересказывала трудную судьбу своего суженого новозаявленная невеста. Но он талант в математике!

Видно, этот якобы талант и привел его в тот самый заочный пединститут, тут пути и сошлись — компьютерщик по вызову из подмосковных окраин и наша дочка.

Отец мрачно с ним познакомился. Несостыковка полная. Тот паясничает. Отец отчалил в гневе.

А у этих вечера вместе, проводы, беседы за чаем, рассказы о загубленной молодости. Она его за муки полюбила.

А за что он ее полюбил — да надеется на московскую квартиру, чтобы прописаться и стать жителем столицы, как они все!

И вдруг он оказался уже в постели, остался переночевать.

Хозяйку, кстати, никто не спросил, не предупредил, она обо всем догадалась, когда увидела, что в прихожей тоже остались на ночевку здоровенные, расшнурованные до предела кроссовки. Разнузданные какие-то.

Нечистые.

Ужаснулась, какой удар. Не могла спать. Приняла лошадиную дозу валерьянки, кот начал плясать вокруг, тереться.

Тем дело и кончилось.

Разумеется, мать девочки была недовольна таким зятьком, старалась ни о чем не думать, будучи интеллигентной женщиной, но подруги шутили в том смысле, что и хорошо, вдвоем будут сверкать голым задом.

И она думала так же, только не говорила. Не говорить — это уже подвиг.

Потому что все вокруг дружно твердили, что не иначе как этот позарился на ваш маленький кусок жизни, на то, что единственное осталось после развода и раздела. Сначала треть отобрал твой муж, теперь очередь за остальным? Ладно, подруги вообще всегда ревнивы.

Но мать девочки, видимо, и сама как-то не пыталась притворяться, не выглядела радостной, а печалилась, бедная, на этой нищей свадебке, где присутствовали подружки невесты и почему-то один дядя жениха, бизнесмен из Вышнего Волочка.

Который занял собой все пространство громким голосом и рассказами о Париже, где был на семинаре, который они сами же с ребятами и организовали. Он бурно хохотал, рассказывая, как трое русских бизнесменов жили в одном номере и поставили эксперимент: сколько же льда производит машина в гостиничном коридоре?

Вернувшись из ресторана, где крепко погуляли, они для этого мотались всю ночь с двумя мусорными емкостями из номера к здоровенному морозильному бункеру, который стоял в коридоре, по очереди загребая лед и сваливая его в свою ванну.

С хохотом причем, удалые бывшие научные сотрудники.

Подыхали от смеха буквально!

А о себе он рассказал, что он сам, дядя, потом заинтересовался выползающей из автоматического прибора бумагой (это дело располагалось над унитазом и производило гигиеническую подстилку на седло) и множество раз нажимал кнопки, рассчитывая, что бумага когда-то кончится! Весь был, как в сугробе, в полосах этой бумаги!

Так он горланил, подливал девочкам, чувствуя себя в полном праве, но и слегка обиженный, что свадьба не в ресторане. В конце повздорил с племянником, снялся и ушел ночью куда-то. И больше его и не видели. Таковы были родные молодого. Мать с отцом вообще не проявились, там существовала еще сестра. Видимо, не хотели тратиться ни на дорогу, ни на свадьбу.

Всё родовые, племенные нежелания родниться, всё залоги будущих кровных обид, которые закладываются именно на свадьбах чаще всего и с рождением детей, во-вторых.

Мать девочки всё претерпела, все свои обязанности выполнила, всё купила, наготовила с помощью своих подруг, накрыла праздничный стол, отдала молодым дальнюю запроходную комнату, сама оставшись в проходной, затем прописала мужа дочки, а как же. Все было сделано.

Но все было сделано с нехорошими предчувствиями, скрепя сердце, которое у матери ныло от сознания грядущей измены со стороны даже этого мужа, криворотого, всегда с усмешечкой, непородистого, то есть: и ест не так, чавкая и рыгая, и локоть на стол, а другой на коленку, весь изогнувшись, и ничего не стесняется, своих животных проявлений посреди трапезы, и даже этим бравирует. И как бы нарочно раздражая тещу своими частушками и прибаутками в народном духе.

И может выпить, и выпить не дома, и там, не дома, застрять, в то время как беременная дочка ждет, притаилась в своей норке у маленького телевизора, шуршит и молчит, печально пробирается мимо и на молчание матери реагирует как на упреки, т. е. с каменным выражением на хорошенькой как у котенка мордочке — два глазика больших, умильный кошачий ротик, всегда сложенный в полуулыбку, с младенчества такое выражение, с колыбельки — довольное, глупенькое выражение доброты и радости! Как они с отцом любовались этим выражением на лице малышки!

И вот теперь сидит эта мордочка со своим умильным ротиком, а глазищи печальные.

Мать уползала на кухню, чтобы не мешать бедной девочке, а потом они обе укладывались спать, и под утро пьяный зять грохотал табуретом в прихожей, налетев на него в темноте, матерился там, залезал в уборную с шумом, выпускал из себя все что следовало, громко топал мимо постели тещи, грязный, вонючий, и заваливался как есть в кровать к девочке.

Тем не менее зарабатывал, даже бегал как программист по вызовам во внеурочное время, вроде неотложной помощи, и любил повторять, что приехал сюда нищим и никто знать его не знал, а теперь все здороваются, а поедет в Америку — и через три года тоже с ним будут все здороваться! И уехал, надо же.

Какие-то поддельные еврейские корни предъявил документально.

Уехал и увез жену с родившейся девочкой, с младенцем драгоценным, как зеница ока, с нежнейшим ростком из этой унавоженной семейной почвы, с точно так же сложенным в полуулыбке кошачьим ротиком.

Уехали, порвали все ниточки и канаты, которыми бабка была привязана к дочери и внучке.

Бабка-то была совсем молодая, сама родила в двадцать два, а дочь то же самое сделала в двадцать три, то есть мамаша осталась как свободная женщина с квартирой.

Раз вышла замуж от тоски — и разошлась, второй раз вышла замуж за разведенного по-другиного бывшего муженька, за неказистого, больного псориазом, потасканного ученого, который в молодости не решился, а теперь вот осуществил мечту юности, позвонил и пришел с подарком, с настольным бильярдом ни к селу ни к городу. Как будто бы он запомнил, что они в доме отдыха в студенческие времена сражались в

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату