полная семья: жена, теща, дочка и сын. Ему было тридцать шесть, дочери шестнадцать. Жена старше на три года! Явно послеармейский брак, солдат пришел и попал в опытные руки.
Пока Флюра обмирала от очередного «салюта», время шло. Ничего не менялось. Хотя мужик явно вычислил ее в общем хороводе девушек и женщин, и его тихое, значительное «Салют, Флюра!» тайной парило в воздухе, создавая какую-то дугу между ними. Напряжение большой силы.
Результатом было то, что Флюра начала ухаживать за собой, делала ранним утром гимнастику, будя злобную Лидочку, затем Флюра много плавала (втайне надеясь на еще одну встречу), даже прыгала с пирса в компании детей и молодежи, с самого верхнего уровня, а потом пожертвовала хорошими джинсами, как это делала забубённая женская молодежь — обрезала штанины ножницами, причем кое-как, небрежно, под нуль, под корень, до трусиков, — а Лидочка-паучиха отсутствовала в этой ее жизни.
В целом получился такой контрданс, что — в ответ на незатейливые приветы своего любимого — Флюра росла в собственных глазах, поднималась, расцветала и как-то сказала, не выдержав, на грани сна, в полной тьме подняв голову с подушки: «Я думала, что все уже со мной кончено, а со мной какой-то тип все здоровается и здоровается!»
Лидочка в ответ только прошипела кратко, как будто саркастически засмеялась, а потом пояснила: «Ты вообще куку, мало ли кто с кем здоровается!»
После этого Флюра окончательно одичала, душевно отодвинулась от злобной подруги и все больше укреплялась в мыслях, что ее тайно любят.
Она уже держала в уме целый роман с продолжением, со встречами и звонками, с прогулками по осенней, а потом по зимней Москве, а что, на лыжах в лес! И доехала прямиком до Нового года, праздника влюбленных, с просмотром кинофильма «С легким паром!», с заливным, почему бы и нет? Та старше его на три года! Она выбирала маршруты прогулок и т. д., и все это плавая в море или бродя в одиночестве по берегу.
До чего еще бы она дошла, неизвестно, может быть, потребовала бы свидания, если бы была посмелее, ибо срок разлуки неуклонно приближался.
Лидочка же совсем сошла с панталыку, у нее ничего, видимо, не получалось с личной жизнью, она озверела и как-то походя облила грязью ни в чем не повинную соседку по столу, милую и тихую, полненькую Танюшу. Что та чавкает, как свинья. Чавкаешь целый срок, тихо и ненавистно сказала вдруг черная как головешка Лидочка (такой тип загара). Как та свиння! (Родительница у Лидочки была с юга, и у Лидочки иногда прорывались украинизмы.) Як та чучка!
Флюре стало тоскливо и неловко, неудобно, жалко было Танюшу, но и к Лидочке она была привязана по-своему, понимала ее. Что-то у нее не вышло, вот она и злобится. Лидочка неплохой, в сущности, человек, зимой в грипп навещала, не побоялась, привезла продуктов от месткома. На институтской машине приехала, это было… да, через месяц после похорон. Лидочка даже просила свою маму наметать Флюре юбку. Правда, так и не дошили.
И вот пожалуйста, паук пауком сидит.
Флюра тут же посочувствовала спокойной, широкой и уютной Танюше и после неудачного обеда пошла с ней на скамейку, извинилась за Лидочку, за ее дикое поведение; они посмеялись, рассказали друг другу свои истории, и потом, в те два дня, которые оставались до конца, они отмечали не без солидарности, что Лидочка бесится уже по поводу их обеих, и это еще больше объединяло. Они весело переглядывались.
И Флюра почти нашла себе новую подругу, если бы Танюша была способна на дружбу. Но она, увы, уже замкнулась для новых подруг, у нее была налаженная жизнь, круг своих приятельниц, крепкий муж- семьянин, двое детей, в том числе сын-чемпион и девочка в музучилище на дирхоре. Танюша оказалась таинственна и закрыта, у нее кое-что было в заначке, о чем она лукаво умалчивала, но Лидочка тут же сообщила, что она получает через день по письму и не от мужа!
Танюша была бухгалтер, но из подмосковного филиала.
(В дальнейшем именно у нее Флюра и начала свое новое поприще, все совпало.)
Лидочка бесилась и явно собирала на Танюшу компромат, специально прохаживалась мимо ячеек, куда ставили пришедшие письма. Ничего не огребла. За столом свирепо молчала.
А что Танюша чавкала, так мало ли, Лидочка вообще при еде стучала челюстями, а ночью по- страшному скрипела зубами и надрывно стонала. Дело-то шло к сорока годам!
Новой дружбы у Флюры не сложилось, это было выяснено уже в Москве по прибытии, когда Флюра пригласила Танюшу в гости, а та вообще не возражала, но в данный момент не могла.
Так все и завяло, не с кем стало поговорить, а ведь Танюше единственной бедная Флюра открыла свою тайну, все, что у нее было с этим Гришей, все по дням, начиная с первой встречи в море. Откуда он узнал имя?
Танюша кивала, иногда покачивала головой, как бы от удивления, явно сочувствовала, но при этом занята была своими мыслями и слабо поцыкивала зубом после обеда. Фактов было очень мало, вот что. И Флюра сама остановилась в недоумении с комом в горле. Было невозможно рассказать, что же произошло.
Когда-то она почти любила своего Анатолия Викторовича, но последующие события развеяли все иллюзии, а для любви незнание — первый мотор. Загадка.
Любовь к Анатолию растаяла в безбрежном просторе невольной и явной житейской подлости, которая всегда вылезает при столкновении бытовых интересов. Теперь же, когда Анатолий жил в городе Луисвилле, штат Кентукки, со своей женой и ее сумасшедшей дочкой, в памяти вообще ничего не осталось. Даже обид. Золотые очки и рот, произносящий какие-то повелительные и угрожающие слова.
Правда, иногда Анатолий снился Флюре в эротических снах. Почему-то в свете его любви она испытывала нечеловеческое счастье.
Кроме этих снов, у Флюры был постоянный молодой парень, сосед по двору, совершенно замотанный сын мамы-инвалида. Парализованная мама не давала ему покоя по ночам, стучала в стену палкой, и он, бывало, приходил спать к Флюре. Парню было двадцать лет, его и в армию не взяли из-за мамы.
О нем паучиха не должна была знать.
А Гриша к концу срока исчез!
Не мелькал на пляже, не говорил свое «Салют!».
Очень осторожно Флюра стала подталкивать Лидочку к теме раннего отъезда. Кто-то уехал, не дожив до конца? Надо же, тут каждый час такое счастье, а люди уезжают.
Оказалось, нет. Все на месте.
Лидочка же с удовольствием вдруг сказала, что тут местные ищут с ножами какого-то должника по преферансу. Не обязательно Гришу, хотя он тоже картежник.
Тут и выяснилось, что весь срок Гриша играл в преферанс, у него бушевали собственные страсти.
Гриша оказался игрок, как Лидочка была незадачливый охотник на мужчин, у всех существовали свои подпольные дела. У Флюры это была любовь к Грише.
Флюра обливалась холодным потом. Гриша сбежал и скрывается, не может заплатить! Его обманули картежники! Больше они не увидятся!
Помочь своему Грише она ничем не могла, у самой денег оставалось в обрез, и Флюра перебирала в уме все возможные последствия такого расклада. Она в мучении не спала и буквально перекатывалась головой по подушке. А Лидка глубоко и животно стонала, проклятущая, или скрипела зубами.
В ночь перед отъездом дверь опять была заперта изнутри, Лидочка прощалась явно, слышался мат, попреки и крики. Флюра бродила в тепле и тьме вдоль моря и около корпуса, сидела на скамейке. Она не искала своего Гришу. Она знала, что он тут, рядом. Этого было достаточно.
И вдруг на завтраке Флюра увидела Гришу, более бледного, чем обычно, они столкнулись, она выходила, а он уже опаздывал. Сердце ухнуло прямо в живот у бедной влюбленной, и она произнесла «Гриша, салют!» — давно вымечтанные слова, а Гриша опомнился, лукаво прищурился и как бы хотел сказать нечто большее, но его окликнули из столовой, он себя оборвал и ответил значительно: «Флюра!
