Оба родителя смотрели на нее неотрывно, в каком-то священном экстазе. Тревожно любовались. Ну, как обычно супруги смотрят на поздно рожденное, ожидаемое всю жизнь дитя. Чудо, чудо.
Но у этих в глазах еще читалось какое-то недавнее страдание, как будто девочку только что спасли от тяжелой болезни.
Всегда ведь в дороге родители привычно передают малышку друг другу, что-то приговаривают типа «а вот кто будет кашу есть?», все обыденное, укладывают баиньки, лица скорей усталые.
Нет, тут было другое. Женщина сидела как струна, напряженная, сосредоточенная. Как будто спасла дитя от похитителей и теперь дрожит, переживает. Праздник с элементом ужаса.
Я подумала: работали эти люди у нас, мало ли что произошло. Может, ребенок попал в больницу. Может, в чьи-то руки.
И обычная ситуация, мы познакомились. Девочку зовут Светлана. Довольно редкое для Ляплянтии имя. Ей восемь месяцев (а не четыре, как я подумала). Летят уже давно, из Челябинска через Москву. Устали. Но все у них в порядке, все подготовлено, питание, памперсы, идеально чисто, девочка бодрая, только уж очень маленькая для восьми месяцев.
В восемь месяцев эти людишки уже пытаются ходить и бормочут на праязыке что-то типа «а ты-то тля, а ты бля» (наш Федя эти речи толкал в полгодика).
Но малюсенькая Светлана даже не гулит, ножками не упирается. Молча таращит глазки. Тоже устала.
Мама уложила ее спать на своих коленях, я удвинулась в угол, чтобы им было попросторней.
Имелось бы хоть одно местечко в самолете, им бы отдали три сиденья подряд.
Там, в углу, я и провела ближайшие часы не шелохнувшись, боясь нарушить покой сироты.
Господи, я все поняла довольно быстро. Это летели со своими новыми родителями усыновленные русские дети!
И иностранная мама Светланы, пережив ад, соприкоснувшись (видимо) с жадно протянутыми лапами и с бесконечными отказчиками в нашей стране, теперь боялась всех. Она боролась за свою слабенькую, не очень здоровую Светлану, выхватила ее и теперь не верила своему счастью.
В ее семье было уже двое довольно взрослых сыновей, 20 и 17 лет.
А теперь о моем литературном замке, куда я была приглашена неизвестными мне богатыми людьми работать, работать и работать.
Все условия были созданы — полное одиночество, свежий воздух, обед в студию, по вечерам ужин в замке, ни тебе готовки, ни стирки-уборки, и дети не вопят, не слушают свои диски, и по телефону не хохочут, и ни в коем случае мама не подай-прими-вымой тарелки.
Вероятно, так писал Набоков. Пастернак. Или Фадеев. Или бывший генеральный секретарь Союза писателей Марков. Сартр так жил. Тургенев. Да и Толстой с Чеховым. Ну и Битов в этих условиях безвылазно живет (надеюсь).
Из общества в дневное время около меня (около своей лакушки) постоянно пребывал ушастый Дьяболик с семьей.
Мы их кормили уже всей колонией — японка, швейцарец, венгр и англичанка.
Затем, прослышав о таких условиях жизни, к семье присоединился и сам — усатый кот, здоровенный и черный, как Мухаммед Али. По этому случаю мамаша опять оказалась в интересном положении.
Итак, в хорошую погоду я сидела с кошками, красками и горячим чайником на воле. Рисовала подсолнухи, к примеру.
И как-то к вечеру мимо меня местные дети с хлопотами, но безмолвно, даже благоговейно, протащили по гравию большую коляску, и в ней сидя спала восточная принцесса.
Ворох белых кружев, банты, черные лаковые туфельки, черная лаковая челка, белые чулки, пухлые руки.
Кошки прыснули в кусты и дальше, в свою трубу.
Коляска трещала как по гороху, принцесса покачивалась, ее даже трясло, но своих юговосточных глаз она не приоткрыла. По виду ей было годика два.
Вечером ее привели на ужин и представили: дочь наших ляплянтских директоров, Сиа.
Ее усадили на высокий стульчик, повязали ей салфетку, и эта девочка с фарфоровым личиком старинной японской куклы, упершись глазами в тарелку, стала с интересом ловить вилкой ломтики мяса.
Временами она тихо бормотала какие-то фразы на чистом местном языке, мама (Ан) ей отвечала и изредка помогала поймать прыгающий кусок.
Мама была красавица типа кинозвезды, какой-нибудь Шарлотты Ремплинг.
Папа (Map) представлял собой вообще улучшенный вариант Джеймса Бонда последнего выпуска.
Когда западные женщины достигают вершин своей жизни и все у них хорошо, работа, положение, здоровье, долги выплачены, тут-то и получается, что рожать поздно.
По виду Ан было лет тридцать пять, стало быть, дело шло к пятидесяти.
Маленькую Сиа они спасли от голодной смерти.
Она родилась в стране, где девочек часто убивают сразу после рождения.
Эту просто бросили ночью посреди шоссе. Год она провела в приюте и даже еще не стояла на ногах, когда Ан и Map ее увидели. Она была обречена.
Мне показывали (в другое время, в Англии) жуткую книгу о приютах в той стране.
Отсталых детей там иногда привязывают за руки к кровати и не дают пить.
На каждой странице были фотографии живых скелетиков.
Приводились выписки из историй болезни — дата поступления, вес после смерти. Килограмм.
Медицина
А теперь о том нашем полете с маленькой челябинской Светланой.
Когда самолет причалил, я, выйдя из своего уголка, охромела. На колене вздулась какая-то подушка.
Новости! А мне читать лекции, как прикажете стоять? А ходить как?
Однако я была застрахована. Моя профессорша-хозяйка, славистка Дал (ляплянтское имя) по прибытии дозвонилась в университетскую поликлинику, и меня записали на через неделю, и не к хирургу, а к терапевту.
Дал объяснила мне, что тут недавно сама гуляла с собакой (а у нее пес той породы, которая вылитый белый медведь, по цвету, весу и размерам, только морда как у бегемота), и собака эта увидела другую собаку, признала в ней возможную невесту и поволокла мою Дал через невысокую ограду, и Дал долго ехала животом как на водных лыжах, не желая упускать своего бегемотика, и повредила себе коленку (а женщина она крупная, по фигуре и когда в шубе — вылитая собственная собака).
Дал записали к хирургу на через месяц.
Как сказала Дал, по принципу — или все пройдет само, или пациент взбесится и ляжет в больницу.
Через неделю Дал меня привела в университетскую дешевую поликлинику.
Терапевт, по виду чисто вымытый педант (я уважаю таких докторов), посмотрел колено и сказал: прикладывать либо теплое, либо лед и наблюдать, что больше поможет. (Русские-то врачи говорят: к горячему прикладывай лед, к холодному грелку.)
А потом этот педант спросил, как я отношусь к гормональным препаратам. Я ответила, что отрицательно.
На сем мы расстались, зато пришла пожилая медсестра со шприцом и всадила мне здоровенный укол.
