— Меня положили в сейф и заперли, ничего не видно и не слышно.
— Я скоро там буду, — сказала Маша.
А на телевидении работа кипела: действительно, ассистенты поставили виселичку, положили клубок суровых ниток для связывания рук за спиной, поспорили при этом, Валькирия (она уже прилетела) кричала, что руки будут отрублены к тому моменту, когда надо будет вешать, а Сила Грязнов настаивал, что руки надо отрезать не до конца, чтобы обрубки оставались.
Сила Грязнов вообще развернулся во всю мощь и потребовал занавесить все черным, разжечь настоящий огонь, для себя велел принести маску Бэтмена и черный кожаный плащ.
Перед ним сияли любимые сорок экранов.
На двадцати стояла кастрюля, готовая закипеть, на остальных шли фрагменты из «Лебединого озера».
Грязнов жевал сразу десять жвачек.
Валентина Ивановна даже слегка устранилась от дел и любовалась со стороны Эдиком-Силой, повторяя как заведенная:
— Класс! Ну, отморозок, ты и крутой! Прям как этот! Все в кассу, центровой! Погоди, сопли оботру!
— Уйди, не лезь! — кричал Сила, размазывая сопли по лицу полой кожаного плаща.
Тем временем у входа на телевидение ассистенты суетились, отбирая из многотысячной толпы рожи пострашнее. Но годящихся было так много и такие выразительные у всех были лица, что ассистенты буквально сбивались с ног — и тех хотелось, и этих, и эту семейку, и ту, которая пришла как с поля боя: у бабушки с дедушкой на лбах стояло по синяку, как будто им припаяли печати, отец с матерью держались за левые глаза, обведенные траурной чернотой, а девочка с рогаткой имела раздутое ухо и прихрамывала, держась сзади за джинсы.
Кукла Барби была зажата в кулаке у папы.
Причем было видно, что драка произошла только что, может, даже в троллейбусе.
Ассистенты раздумывали: а не считать ли такую драку недействительной, что, если семья просто разыграла скандал ради выигрыша суперприза?
Но, судя по злобным взорам, которыми обменивались не совсем остывшие взрослые, они еще недодрались, да и девочка щипала свою рогатку не просто так.
Короче, был сформирован большой отряд самых крутых семей, все они, потрясая куклами Барби, прошли к отделу пропусков, а остальные, недопущенные, устроили такой штурм телевидения, что были вызваны бронетранспортеры с солдатами, однако солдаты все не ехали, а Валька, посмотрев в окно, была так захвачена убойной силой толпы, что всех велела пустить, пусть сидят, или лежат в проходах, или висят на потолке — их дело.
— Это мои люди, — сказала она.
Когда все были рассажены, появилась еще более классная семья, Шура-Шашка и Игорек-Чума, которые гордо прошли вперед и сели в полупустой первый ряд.
Все приветствовали их аплодисментами.
Шашкина забинтованная голова была как солдатский котел на одну роту, у Чумы взгляд срезал наповал, а тощие руки были жилистые и черные, и в одной руке так и виделся ножик, а в другой — кастет.
Их еще на входе разлучили с дедом Иваном, поскольку его никак не пускали в зал.
У входа образовалась небольшая заварушка, кто-то громко кричал: «С собаками не разрешено», другой, еще более тренированный голос возражал: «Никто и не разрешает». «А это что? — орали в ответ. — Две собаки».
Там действительно стояли дед Иван и Тузик с Дамкой, несчастные и сбитые с толку: редакторша держала деда под локоть.
Голос кричал:
— Мы пускаем только семьями, семьями, мама-папа-дети. А у вас только вот он да две собаки, это семья? Он что, отец собакам? Нужно дети-он-она, вместе дружная семья!
Дед молчал, собаки плакали, им было бы страшно без Ивана.
Потом произошло легкое замешательство, и собаки вдруг исчезли.
Дед Иван вошел в зал в сопровождении двух плохо причесанных детей и какой-то внезапно появившейся рослой девушки, но редакторша, шагая впереди, довела всю компанию до места и отвалила, так ничего и не заметив.
Наконец явилась Валентина Ивановна, встреченная бурей аплодисментов, поскольку за ее спиной в студию въехали и замерли два «мерседеса», а на большом экране были показаны комнаты той самой квартиры-суперприза и внешний вид дома.
Как раз рядом с Шурой и Игорьком редактор посадила четверых: пожилого мужчину, молодую женщину и парочку детей лет семи-восьми, очень непоседливых, которые имели странную привычку чесаться ногой за ухом, закатив глаза.
Видимо, их из-за этого умения и взяли на передачу.
Чума Шашкин с уважением, глядя искоса, наблюдал, как лохматая девочка в негнущемся джинсовом костюме, извернувшись, задрала ножку и скоблит ботинком шею.
При этом не менее лохматый мальчик куснул себя под мышкой.
У них были очень подвижные спины и страшно вертлявые шеи.
«Совсем дикие», подумал Чума и толкнул мать локтем.
У молодой женщины была вообще странная внешность, какое-то резиновое лицо со стеклянными глазами и явно приклеенными ресницами.
Она улыбнулась, прикусила нижнюю губу, и по спине у Игорька пополз холод.
Зубы были пластиковые, на вид мягкие.
Рука выглядела, как протез, штамповка, со швами на пальцах и плохо напечатанными ногтями.
Старик же вежливо улыбался, слишком вежливо, и это было еще страшнее.
Среди живого, помятого, побитого зала он один сидел чистенький, какой-то сверкающий, как из алюминия.
— Не люди, — сказал с ужасом Игорек матери, но Шашка не расслышала из-за бинтов.
Начало передачи затягивалось, Валентина Ивановна то и дело что-то говорила в телефонную трубку, поднимая глаза к потолку.
Чума Шашкин слышал отдельные слова типа «Але, девушка» и «Заказываю Гималаи по срочной, по срочной».
Зал уже постепенно замирал, все чего-то ждали.
Ведущая, Валентина Ивановна, держала телефонную трубку у уха и молчала, но вдруг раздался громкий, на весь зал, гудок, и старческий голос сказал:
— ...не может быть!
— Угадали? Это опять я, Валентина Ивановна Аматьева. Ваша Валечка. Угадали?
— Как вам сказать? — ответил, подумав, голос.
— Так это я, верьте мне. Мы начинаем все-таки нашу передачу, — торжествующе сказала ведущая. — У нас все готово.
— Не может быть!
— Вы нас видите?
— Как вам сказать? — не сразу откликнулся голос.
— Сейчас мы будем лечить вашу Машу, она вся така больна!
— Не может быть!
— Операция на сердце... На всех суставах... У нас есть специалисты по глазам, по шеям, по лбу и по затылку. Причем это наши обычные зрители. Пусть неумелые... Но у нас в стране главное — это желание помочь! Все друг другу хотят помочь! Вот сейчас и помогут! А потом, чтобы она не мучилась, найдут выход... У нас уже все готово. Виселица вона... Вы все поняли?
— Как вам сказать? — помолчав, откликнулся старческий голос. — Не может быть!
— Может, может. Ладно, смотрите, — провозгласила Валентина Ивановна. — Передача теперь называется «Души прекрасные порывы». — И она засмеялась тихо-тихо. — И если вам станет неприятно —
