Мэри повернулась и побежала вверх по лестнице, оставляя за собой знакомый сенсорный импульс:
— О! Мистер Пауэл, не так ли?
— Он самый. Доброе утро, Барбара.
— Что привело вас сегодня к нашему скромному очагу? — легонько прикасаясь кончинами пальцев к перилам, Барбара снова двинулась вниз, но на последней ступеньке споткнулась. — О-ой! — взвизгнула она. — Пим!
Пауэл подхватил ее.
— Пам, — сказал он.
— Бим.
— Бам.
Она подняла на него глаза.
— Стойте здесь, не двигайтесь. Я сейчас спущусь снова. Спорим, на этот раз все будет в порядке.
— Спорим, что нет.
Барбара повернулась, взбежала наверх и опять остановилась в важной позе на верхней ступеньке.
— Дорогой мистер Пауэл, вы, наверно, считаете меня ужасно ветреной. — Барбара начала торжественно спускаться по ступенькам. — Вам придется переглядеть свое мнение обо мне. Я уже не такая маленькая, как вчера. Я очень повзрослела. Теперь вы должны обращаться со мной как со взрослой. — Она благополучно преодолела последнюю ступеньку и вопросительно посмотрела на Пауэла. — Переглядеть? Я правильно говорю?
— Я бы сказал, пересмотреть.
— Я думала, что смотреть, что глядеть — все равно.
Она вдруг засмеялась, толкнула его в кресло и плюхнулась ему на колени. Пауэл застонал.
— Ой, Барбара! Что ты делаешь? Ты ведь теперь не такая уж маленькая и не такая уж легонькая.
— Слушай, — сказала она. — Что это я вдруг придумала, будто ты мне отец?
— Чем тебе плох такой отец?
— Нет, ты скажи честно. Совсем-совсем честно.
— А как же еще?
— Как ты ко мне относишься — как отец? Ведь я к тебе отношусь совсем не как дочка.
— Да ну? Как же ты ко мне относишься?
— Раньше ты ответь. Я первая спросила.
— Я отношусь к тебе как любящий и покорный сын.
— Да нет, по правде.
— Я решил быть почтительным сыном для каждой женщины до тех пор, пока Вулкан не займет надлежащего места в содружестве планет.
Она покраснела от досады и спрыгнула с колен.
— Я хотела, чтобы ты серьезно со мной поговорил, потому что мне нужен совет. А ты…
— Ну ладно, прости, Барбара. Что же такое у тебя случилось?
Она опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руку.
— Я и сама не понимаю. Все у меня перепуталось.
— Что перепуталось?
С пугающей прямотой юности она посмотрела ему в глаза.
— Ты знаешь что.
Помолчав, он кивнул.
— Да, знаю.
— И у тебя все так же путано. Я знаю.
— Да, Барбара. И у меня.
— Это нехорошо?
Он поднялся с кресла и, расстроенный, начал ходить по комнате.
— Нет, Барбара, не то чтобы нехорошо, а… преждевременно.
— Расскажи мне об этом.
— Рассказать? Ну что же, пожалуй… Я бы это так определил. Мы с тобой — целых четыре человека. Два человека — ты, два — я.
— Как это?
— Ты заболела, милая. Чтобы вылечить тебя, нам пришлось превратить тебя в ребенка и ждать, когда ты снова вырастешь. Вот так и получились две Барбары. Взрослая — где-то внутри, а снаружи — ребенок.
— Ну а ты?
— Я — двое взрослых. Один из них Пауэл, то есть я сам. Второй же — член Совета Эспер Лиги.
— А что это такое?
— Ну, это неважно. Важно то, что из-за этой моей половины все у нас и спуталось. Бог знает, может быть, из двух моих «я» это меньше всего взрослое. Я не знаю.
Она обдумала его снова и медленно произнесла:
— А вот скажи, когда я отношусь к тебе не так, как дочь, это… какая половина?
— Не знаю, Барбара.
— Нет, нет, ты знаешь. Почему же ты не хочешь мне сказать? — Она подошла к нему и обняла за шею — взрослая женщина и в то же время ребенок.
— Если в этом нет плохого, то почему же ты не скажешь мне? Если я люблю тебя…
— Новое дело, теперь мы вдруг заговорили о любви.
— Да ведь мы о ней и говорили. Все время. Разве нет? Я люблю тебя, а ты меня. Ведь правда?
— Нет, Барбара, — сказал он. — Ты ошиблась. Это совсем не то.
— Нет, — твердо ответила она. — Я не ошиблась. Нет.
— Ошиблась, Барбара. В тебе говорит твоя ребяческая половина. Это ребенок вообразил себя влюбленным, ребенок, а не женщина.
— Ребенок вырастет и станет женщиной.
— И к тому времени меня забудет.
