шутки ради, записал новорожденную под именем Фемина. Мамаше понравилось, и она стала звать дочку Фема, Фемиша. А Фе называет себя Фе-Пять.
— С какой стати — «Пять»?
— Потому, — с терпеливым видом объяснила Фе, — что я родилась в пятом ряду. Любой дурак уже давно бы сообразил, но против глупости некоторых сами боги бессильны. Бармен, еще виски!
Из стены бара вылетела сверкающая капсула космического аппарата, рассыпая искры из тормозного двигателя. Она остановилась в центре помещения, и из нее вывалился астронавт — голубоглазый блондин, писаный красавчик.
— Дуу! — произнес он по-калликакски. — Дуу-дуу-дуу-дуу-дуу.
— А этот что продаст? — спросил мой новый меднокожий друг.
— Он продаст «дуу», — сказала Фе. — Язык беломазых только это способен произнести из длинного названия, поэтому продукт и назвали таким именем. По-моему, что-то вроде вакуумного увеличителя пениса.
— Сколько лет этой скво?
— Тринадцать.
— Для своего возраста она знает чересчур много. Только не говори мне, что она и считать умеет!
— Умеет, умеет. Она буквально все умеет. Перехватывает радиосигналы жучков — голыми ушами. Совсем как летучая мышь. Прослушивает своими лопухами весь эфир планеты Земля.
— Каким образом?
— Если бы я знал! Впрочем, она и сама не знает.
— Очевидно, особый случай интерференции волн, — изрек Вождь, извлекая из своего саквояжика отоскоп. Я имел возможность заглянуть внутрь саквояжика — похоже, там содержалась целая передвижная лаборатория. — Позвольте мне взглянуть, Фе-Пятка.
Она покорно подставила ухо. Через несколько секунд он крякнул и произнес:
— Фантастика. У нее там такие дикие извивы канала и имеется статолит,[79] который выглядит как самый настоящий импульсный повторитель!
— Когда я откину копыта, — сказала Фе, — то завещаю свои уши научному институту.
— Какая длина волн Фраунхофера у кальция? — внезапно спросил Секвойя у Фе.
Она склонила голову к плечу и стала внимательно слушать эфир.
— Ну? — поторопил он се немного погодя.
— Мне надо найти кого-нибудь, кто в данный момент говорит об этом. Ждите… Ждите… Ждите…
— Что ты слышишь, когда прислушиваешься?
— Как будто ветер шуршит в тысяче проводов. Ага! Нашла, 3968 ангстрем, в ультрафиолетовом спектре.
— А пацанка-то — сущее сокровище, — заметил Секвойя.
— Не нахваливай ее. Она и без того хвост распускает.
— Она мне нужна. Я могу использовать ее в нашей лаборатории ракетных двигателей. Будет идеальной ассистенткой.
— У вас в голове нет жучка, — сказала Фе. — И за вами нет дистанционной слежки. Вы это знаете?
— Да, знаю, — кивнул Секвойя. — А вот за вами наверняка следят.
— Нет, — сказал я. — Ни у меня, ни у Фе нет жучка под черепом, потому как мы ни разу не оказывались в больнице. Она родилась в театре, а я в вулкане.
— Возвращаюсь в лабораторию и на улицу — ни ногой, — пробормотал индеец. — Здесь кругом одни чокнутые. «В вулкане»!.. Так ты отпустишь ее работать в моей лаборатории или нет?
— Если ты выдержишь характер этой сумасбродки. Но чтоб ночевать она приходила ко мне! Я воспитываю ее в консервативно-традиционном духе. Впрочем, ты, конечно же, просто шутишь насчет лаборатории?
— Я серьезен как священник на похоронах. Мне лень учить неотесанных ассистентов элементарным вещам — тому, что они обязаны знать, прежде чем вообще соваться в ассистенты. А эта девчушка способна набираться ума прямо из воздуха, прослушивая радиосигналы в эфире. Господи, скольких помощников я выпер за вульгарную неграмотность! Образование в Амермексике никуда не годится. Брр! И говорить-то на эту тему противно!
— Если все так хреново с образованием, откуда же ты взялся — такой гра-а-амотный!
— Я получил образование в резервации, — угрюмо пояснил Секвойя. — Индейцы блюдут традиции. Мы по ею пору безмерно чтим Секвойю и стараемся, чтобы наши школы были лучшими в мире. — Он покопался в своем воистину бездонном саквояжике, вынул серебряный медальон и протянул его Фе. — Имей при себе, когда пойдешь в лабораторию. Этот медальон — пропуск для проходной. Найдешь меня в секции крионики. И лучше надень на себя что-нибудь. Там чертовски холодно.
— Русские соболя, — сказала Фе.
— Значит ли эта реплика, что мисс Фу-Ты-Ну-Ты придет?
— Если захочет. И если тебя устроит мое условие, — сказал я.
Он снял очки без линз с ее грудки.
— Ну, она-то уже хочет. Ее титьки ворочаются за мной, как подсолнухи за солнцем, но без особого успеха, а эта девочка настырна и привыкла добиваться своего.
— Фи! Меня посылали куда подальше парни намного лучше тебя, — надменно процедила Фе.
— Так что ты хочешь за нее, Нэд? — спросил Секвойя.
— Продай мне свою душу, — сказал я. Сказал весело и внятно.
— Бери даром, черт возьми, если сумеешь уволочь ее подальше от проклятущих Соединенных в кучу мерзопакостных Штатов.
— Давай сперва поужинаем. Остается выяснить только один вопрос: когда будем кормить девок — до или после ужина?
— А я? Я! Я! — завопила Фе. — Я хочу быть одной из девок.
— Девственницы, они такие капризные, — сказал я.
— Целку нашел! Меня изнасиловали еще в пятилетием возрасте!
— Желание — мать всех мыслей, дорогая Фе-Изнасилованная-в-Пять!
Вождь пристально посмотрел на мою чересчур языкатую «дочурку» и спросил ее серьезным тоном:
— Ну-ка, скажи, чьи это слова: «Желание — мать всех мыслей».
— Секундочку. Сейчас, — так же серьезно отозвалась Фе, по-петушиному наклонив голову. — Сейчас. В настоящий момент никто об этом не… Ага! Поймала. Шекспир, «Генрих IV».
— Крутой замес! Прямо фокусница! — восхищенно ахнул Секвойя. — Господин Юнг был бы в отпаде. Деваха выхватывает, что хочет, из коллективного бессознательного человечества! Я просто обязан работать с ней!
— А если я соглашусь ходить в лабораторию, вы исполните мое желание? — спросила Фе.
— Какое?
— Мечтаю, чтоб в извращенной форме.
Он потерянно оглянулся на меня. Я подмигнул: дескать, ты еще с пей наплачешься, старичок.
— Хорошо, моя Фе-номенальная. Я все обставлю самым преступным образом. Можно в центрифуге, которая крутится со скоростью тысячу оборотов в минуту. А можно в вакуумной камере попкой на тонком слое ртути. Еще лучше — в гробу для криоконсервации, при температуре минус сто и с закрытой крышкой. Торжественно обещаю быть гением извращенности.
— Ур-ра! Я тащусь! — завизжала наша Фе-ерическая наверху блаженства и бросилась мне на шею с таким же счастливо-триумфаторским видом, с каким она висла на мне, когда восемь месяцев назад спереди у нее появились долгожданные холмики.
— Моя Фе-шенебельная, — сказал я, — мне досадно, что ты такая нудная конформистка. В наше время по-настоящему эпатирует только традиционный секс, без извращений. А теперь марш в больницу ухаживать за Хрисом. Чтоб он там не тосковал в одиночку. Он записан под именем И.Христмана. Скажи
