доклада мы вместе с Вождем стояли в проходе и гадали, что он предпримет.
— Садитесь, профессор Угадай, — попросил председатель.
Но Секвойя лишь прошел вперед и со всей мощью своего красноречия обрушился на председателя и правление, а также на отдел исследовательских проектов фонда — за то, что они отказываются финансировать новые эксперименты с крионавтами. Акционеры не ожидали такого дерзкого напора. Да и мы не ожидали, что Секвойя пойдет в разнос. Однако холодная ярость его атаки производила сильное впечатление. Он как с цепи сорвался.
— Профессор Угадай, мы пока что не объявили о своем отрицательном решении, — запротестовал председатель.
— Однако вы его уже приняли. Этого вы не можете отрицать, ведь так?
И он продолжил выволочку. Речь Вождя напоминала выступление высокомерного учителя перед безграмотными и к тому же нашкодившими учениками.
— Нельзя подобным тоном обсуждать такие деликатные материи, — прошептал Поулос. — Грех такому умному человеку вести себя столь бессмысленно вызывающе. У него что, крыша поехала?
— Не знаю. Это действительно не в его характере.
— Ты можешь остановить его? Тогда бы я попытался исправить ситуацию.
— Черта с два его теперь остановишь!
Вождь закончил распекать за недомыслие правление в целом, набрал побольше воздуха в легкие и перешел на лица — принялся костерить каждого члена правления в отдельности. Он хладнокровно разбирал личную жизнь каждого, их грехи и грешки, их алчную коррупцию. Все это выглядело как отчет о десятилетнем расследовании.
— Когда и где он добыл всю эту грязь? — прошептал я Синдикату.
Он скроил кислую мину.
— Я знаю одно: проф наживает себе смертельных врагов, что ему нужно, как дырка в голове.
— Он говорит правду о них?
— Вне сомнения. Достаточно поглядеть на их перекошенные рожи. И то, что он говорит правду, только усугубляет ситуацию.
— Катастрофа!
— Не для «Фарбен Индустри». Тем самым он автоматически попадает в наши объятия.
Секвойя завершил свою филиппику, резко повернулся и пошел вон из зала. Мы с Поулосом потрусили за ним, как верные собачки за хозяином.
Я был зол как черт. И подавлен. Зато Грек просто сиял.
— Едем к криокапсулам, — приказал Секвойя.
— Погоди секундочку. Бесстрашный Вождь. На хрена ты приволок в Лабораторию вместе с собой меня и Поулоса?
Он посмотрел на меня ангельски-невинным взглядом:
— Чтоб вы поддержали меня, для чего же еще? Что-нибудь не так, Гинь? У тебя злой вид.
— Ты отлично понимаешь, что все не так. Ты облил членов правления помоями и превратил в своих личных врагов. Для этого наша помощь тебе не потребовалась.
— Полагаешь, я их обидел?
— Нет, ты их приласкал обухом!
— Но ведь я говорил разумно и логично, не так ли?
— Даты…
— Позволь мне. Гинь, — вмешался Грек. — Профессор Угадай, вы хотя бы помните свои слова?
— Что за вопрос!
— По-вашему, все сказанное вами говорилось в здравом уме и твердой памяти — и для того, чтобы снискать расположение членов правления Фонда?
Ункас глубоко задумался. Потом на его лице появилась пристыженная улыбка.
— Да, мои друзья из Команды правы — как всегда. Я выставил себя дураком. Уж и не знаю, какая нечистая сила меня обуяла. Прошу прощения. Я наломал дров. Давайте хорошенько подумаем вместе, как исправить положение. А пока что надо взглянуть на крионавтов.
Он широкими шагами двинулся вперед.
Я покосился на Грека, который выглядел не менее озадаченным, чем я. Что за чудеса? Минуту назад человек был монстром. А теперь вдруг — сущий ангел. Что за процессы происходят в его гениальном котелке?
Фе-Пять в одиночестве сидела возле космического аппарата с криокапсулами. Вид у нее был несколько обалдевший.
— Фе. На связь, — выпалил Секвойя.
— Что, Вождь?
— Я говорю: докладывай!
— Каждая криокапсула увеличивается в весе на 180 граммов в час.
— Проверить.
— Проверено. Я попросила ассистентов установить световые весы.
— Откуда ты узнала о световых весах? Это сверхсекретная информация.
— Слушала жучки.
Секвойя улыбнулся и потрепал ее по щеке.
— Хорошо. Я мог бы и сам догадаться, Фе-Пять Театра Граумана. Теперь прикинем — получается ежедневная четырехкилограммовая прибавка в весе или… Что?
— Я ничего не говорила.
Он жестом велел ей замолчать и стал к чему-то прислушиваться.
— А, правильно. Прибавка — четыре килограмма триста граммов в сутки. Жаль, что ты не запрограммирован на круглые цифры. Ладно, будем считать — девять фунтов в сутки. То есть крионавты набирают три процента своего веса в двадцать четыре часа. Через пятьдесят дней каждый будет весить около ста пятидесяти фунтов.
— А с какого веса они начинали? — спросил я.
— В начале эксперимента каждый весил примерно сто пятьдесят фунтов.
— Ну и что нам это дает?
— Нам? — грубо переспросил Секвойя. — Ты-то чего примазываешься не к своему делу?
— Извини. Я просто хотел помочь…
— Мне надо воочию пронаблюдать за их метаморфозами. Для этого придется надеть скафандр и зайти внутрь.
И он ушел одеваться.
— Что с ним происходит? — растерянно спросила Фе. — Такое впечатление, что в нем живут сразу два человека.
— Он не в себе, — сказал Грек. — И это понятно: только что фонд отказался финансировать продолжение экспериментов.
— Нет!
— Увы, это правда.
— Ужасно.
— Не слишком. Я берусь оплатить все эксперименты.
— Но почему он срывает свою злость на мне?
— Он всего лишь человек, моя дорогая.
— Видела бы ты, как он изгалялся над правлением Фонда! — сказал я.
— Такое впечатление, что он вдруг возненавидел весь мир.
— Ласточка моя, не волнуйтесь. Он опять станет самим собой, когда вы начнете спокойно работать со своими морозильниками у меня на Церере.
Тут Секвойя вернулся — в белом термоскафандре, только вместо обычного лицевого щитка стоял щиток с бинокулярным микроскопом. Вид у него был самый шутовской — как у вояки из «Девушек в армейских кальсонах». Секвойя сделал нетерпеливый жест, и Фе проворно открыла люк аппарата. Вождь
