Многие в сенате сочувствовали заговорщикам, поэтому в начале заседания стали раздаваться голоса, чтобы тут присутствовали и тираноубийцы. Антоний не возражал. Он знал, что они побоятся прийти. Наиболее ретивые республиканцы требовали для убийц наград и звания «благодетелей», но более консервативные полагали, что хватит с них того, что их не предадут казни и помилуют. В конце концов вопрос встал ребром: признавать Цезаря тираном или нет?
Но прежде чем это было поставлено на голосование, Антоний напомнил сенаторам, что, по закону, все распоряжения Цезаря, если его признают тираном, будут признаны недействительными. А это значит, что многие тут сидящие лишатся постов, званий и привилегий, полученных от диктатора, который к тому же распределил все высокие должности на пять лет вперед. Если они хотят от этого «добровольно отказаться», то пусть голосуют за признание Цезаря тираном. И добавил, что в этом случае «и тело его должно быть без погребения оставлено и выброшено за пределы отечества, а все им сделанное аннулировано, а это, чтоб указать границу, как я полагаю, простирается на весь мир».
В курии после этого выступления наступила тишина. Сенаторы осознавали, что Антоний прав: надругательства над покойником народ не допустит, а отказываться от завоеванных Цезарем провинций – это вообще чистое безумие. К тому же кое-кто из них уже получил в управление новые земли. Стали раздаваться голоса, что надо утвердить все распоряжения Цезаря и не подвергать себя риску новых выборов с непредсказуемыми в такой обстановке последствиями. Большинство стало одобрять такое предложение – ведь никому не хотелось быть отброшенным от корыта, из которого все они досыта хлебали при Цезаре. Поэтому Цезарь не был признан тираном и все распоряжения утвердили.
Но что делать с заговорщиками? В таком случае их следует считать государственными преступниками и казнить, как это было сделано с сообщниками Катилины в консульство Цицерона, который также присутствует на этом заседании.
И знаменитый оратор, уже изрядно постаревший, но не утративший своего красноречия и политического задора, берет слово и предлагает амнистировать заговорщиков, ведь они зарезали диктатора все же с благородными целями восстановления республики, и в то же время признать все постановления и распоряжения Цезаря. Более того, утвердить также и хранящиеся у Антония начертанные рукой великого государственного деятеля черновики новых законов.
Такое решение устраивало всех, оно было по пословице – «и волки сыты, и овцы целы». Цицерон позже признавался, что выдвинул такое предложение, ибо «боялся побежденных», зная заранее, что все станут «рабами записной книжки Цезаря». Великий оратор, надо сказать, не отличался политической прозорливостью, анализом предыдущих событий себя несильно утруждал и, как плохой шахматист, не видел вперед далее, чем на два хода. Это утвержденное сенатом предложение Цицерона станет прямой причиной новой гражданской войны, а ему будет стоить головы в самом прямом смысле.
Антония такой исход голосования тоже в определенном смысле устраивал. Оказавшись душеприказчиком Цезаря и имея, как сейчас бы сказали, административный ресурс, как действующий консул, он укреплял свое положение. К тому же, владея записками диктатора, мог их трактовать, как оракул, редактируя по собственному усмотрению.
Антоний не хотел давать оппозиции и малейшей возможности встать на ноги, поэтому всячески возбуждал народ против посягнувших на великого Цезаря злодеев. Особенно ярко это проявилось в день похорон диктатора.
Катафалк был установлен на Марсовом поле рядом с гробницей его дочери Юлии. А «перед ростральной колонной, – пишет Светоний, – вызолоченная постройка, наподобие храма Венеры-Прародительницы; внутри стояло ложе слоновой кости, устланное пурпуром и золотом, в изголовье – столб с одеждой, в которой Цезарь был убит».
Вот в таких декорациях для спектакля народной скорби Антоний начал говорить перед собравшейся толпой обязательную похвальную речь, называя погибшего «отцом отечества, благодетелем и заступником». При этом, как опытный лицедей, «слегка вскрикивал, смешивая плач с негодованием». Перед тем как хоры начали петь траурное песнопение, «Антоний поднял одежду и, подпоясавшись, чтобы освободить руки, стоял у катафалка, как на сцене, припадая к нему и снова поднимаясь, воспевал его вначале как небесного бога и в знак веры в рождение бога поднял руки». После этого он подхватил на копье окровавленную тогу Цезаря и стал ею размахивать. Этими театральными мизансценами консул так разогрел толпу, что она готова была растерзать виновников смерти великого Цезаря. А когда над катафалком поднялась восковая копия убитого с двадцатью тремя зияющими ранами и стала с помощью механизма вращаться, демонстрируя кровавые следы злодеяния, толпа ринулась искать убийц и намеревалась спалить их дома. Жители соседних жилищ с трудом уговорили возбужденных людей этого не делать, но они все-таки подожгли курию Помпея, где был заколот диктатор.
Когда его тело было перенесено на Форум, народ стал требовать, чтобы его погребли в храме Юпитера Капитолийского, но жрецы этому воспротивились, поэтому погребальный костер был зажжен двумя неизвестными людьми, и толпа стала бросать туда все, что может гореть, в том числе и судейские кресла. Актеры швыряли в огонь свои траурные одежды, женщины – украшения, а безутешные ветераны кидали в костер доспехи и оружие.
Иноземцы также скорбели и приносили обеты своим богам. Особенно сокрушались иудеи, благодарные Цезарю за то, что он позволил им открыть в Риме синагогу и покончил с ненавистным Помпеем, осквернившим Иерусалимский храм.
Спустя неделю после смерти диктатора на небе появилась большая комета, и ни у кого из римлян не вызывало сомнения, что это его божественная душа.
В это время в столице вновь объявился некто Герофил (Ливий называет его Амацием), выдававший себя за внука Мария. Еще при жизни Цезаря, во время последней кампании гражданской войны в Испании, лже-Марий собирал вокруг себя толпы народа, и она приветствовала лжевнука великого полководца так же восторженно, как и самого Цезаря, который распорядился выслать его из Рима. Вернувшийся (после гибели диктатора) честолюбец вновь собирал вокруг себя чернь и выдавал себя за сторонника Цезаря, грозил смертью его убийцам, устраивал на них засады и грозил вырезать все сословие сенаторов. Он соорудил жертвенник на месте сожжения диктатора (позже Август возведет на этом месте храм), а также колонну с надписью «Отцу отечества». Антоний распорядился схватить самозванца и казнить без суда. Его сторонников добил зять Цицерона Долабелла, за что удостоился похвалы от великого оратора. Свободнорожденные были сброшены с Тарпейской скалы, рабы распяты, а колонна снесена.
После этих погребальных событий заговорщики вынуждены были уйти в подполье либо покинуть Рим, как это сделали зачинщики неудавшегося переворота Брут и Кассий. Хозяином положения стал Антоний, не собиравшийся тем не менее ссориться с сенатом, осознающим после смерти Цезаря свое главное положение в государстве. Сенаторы расправили крылышки и быстро, если можно так сказать, «оптимизировались». Партия оптиматов вновь высоко подняла голову и во весь голос заявляла о своих урезанных и поруганных диктатором правах.
Антоний, не имея возможности навязать сенату свою волю в той степени, что в свое время Цезарь, вынужден был, в популистских целях, внести законопроект, запрещавший введение диктатуры на вечные времена. Но распределение должностей и провинций производилось по воле покойного диктатора. Такое, как мы помним, решение принял сенат на заседании сразу после мартовских ид. И поэтому даже зачинщики убийства Марк Брут и Гай Кассий, бежавшие от народного гнева, должны были получить в управление провинции, соответственно – Македонию и Сирию. А Дециму Бруту, который непосредственного участия в убийстве не принимал (ему было поручено задержать на входе физически сильного Антония, чтобы тот не помешал совершить задуманное), была обещана богатая людскими и материальными ресурсами Галлия, где к тому же располагались крупные воинские соединения. Антония такой расклад никоим образом не устраивал, поэтому он добился перераспределения провинций. Ему теперь доставалась Галлия, Дециму Бруту – Македония, а Марку Бруту и Кассию предлагались маленькие провинции Крит и Кирена. Укрепившийся в Испании Секст Помпей также предъявил свои права на возвращение во власть, и Антоний вынужден был с этим считаться. Сыну великого Помпея была обещана денежная компенсация за конфискованное имущество его отца и должность командующего флотом. Гая Октавия, внучатого племянника Цезаря, Антоний вообще в расчет не принимал.
Вот такая сложилась в столице ситуация, когда наследник Цезаря прибыл в Италию. Здесь узнал подробности происшедших в мартовские иды событий и что он действительно назван в завещании Цезаря
