Около одного из двухэтажных домов Яшка замедлил шаг и тронул Марфушу за руку: — Покажем Антону? — и кивнул в сторону фотографий, помещенных на большой доске под стеклом.
— Покажем, покажем, — обрадовалась Марфуша. — Он же еще не видел здесь своего отца.
Отец с фотографии смотрел на Антошку испытующе, будто спрашивал: ну, как дела, сын? Не подводи, дружок.
— Вот у тебя какой отец! — уважительно сказала Марфуша. — Передовик.
Антошка вглядывался в знакомое и родное лицо, заметил несколько морщинок, которые запечатлел фотограф и которые сам Антошка раньше не замечал.
— Твоего отца вся стройка знает, — сказал Яшка.
— Потому что бригада знаменитая, — добавила Марфуша.
— Ну, ради объективности скажем, что самой знаменитой бригадой командует мой отец. О ней и в газетах пишут: «бригада-маяк». А маяк, как известно, дорогу показывает.
Яшка толкнул Антошку в бок и игриво спросил:
— Отгадай, где здесь мой родитель?
Антошка сразу нашел среди десятка фотографий круглое белобрысое лицо с отвисшей губой. Но, решив разыграть фасонившего Яшку, показал на фотографию курчавого горбоносого дядьки:
— Вроде бы этот.
— Ну, ты да-е-ешь, — обиделся Яшка. — Неужели я такой?
— Как две капли воды.
Яшка понял, что его разыгрывают и миролюбиво сказал:
— Балда, я всерьез спрашиваю.
— Мы с твоим отцом в столовой познакомились, — сказал Антошка. — Так что загадки не загадывай.
— У меня папан молоток, — удовлетворенно сказал Яшка.
На следующее утро Антошку разбудил стук в дверь.
— Ты все дрыхнешь, а здесь такое творится, — услышал он голос Марфы Посадницы.
Оказывается, история с вагончиком не закончилась. Лорин-старший все-таки решил забрать его для своей бригады.
— Папан так и сказал — кровь из носу, а тепляк будет наш. Комсомольцам он для баловства, а нам — для дела.
— Как тебе не стыдно, Яшка. Там же штаб будет заседать, решать разные важные дела, — сказала Марфуша. Яшка пожал плечами:
— Я-то здесь при чем?
— В штаб надо срочно ехать, — предложил Антошка. — Ты уговори своего отца, Яков. Пусть он отступится от этой будки. Думаешь, если он знаменитый человек, то ему все можно?
— Братцы, на меня-то за что вы навалились? — поднял Яшка руки. — Конечно, с папаном переговорю, только он у меня упрямый.
Ребята вышли на пустырь, который пересекала дорога, и стали на обочине.
— Идемте лучше. Все равно никто не посадит, — сказал Антошка. Он еще не знал, что на стройке существовало неписаное правило: надо людям уехать — шофер обязан остановиться и увезти их. Конечно, если свободна кабина. И это правило выполнялось строго, потому что до строительной площадки промышленной базы от поселка добрых три километра. Попробуй потопай каждый день в ту и другую сторону — потеряешь уйму времени.
Остановился МАЗ. Шофер распахнул кабину и скомандовал:
— А ну, кильки, быстро. С выработки тружусь.
Ребята кое-как уместились в кабине. В ней пахло разогретым маслом, ветровое стекло клевал своим длинным носом крошечный Буратино.
— Куда? — спросил шофер.
— Нам в комсомольский штаб, — ответил Яшка. И многозначительно добавил: — Важное дело.
Шофер с ухмылкой взглянул на него и кивнул.
— Понятно, важное. Такие персоны по пустякам не поедут. Только я что-то не помню, чтобы на промплощадке был комсомольский штаб.
— Есть, дяденька, — вмешалась в разговор Марфуша. — Такая разноцветная картиночная будка. Мы ее вчера красили. Вот на руках еще сейчас пятна остались.
— Убедили, — повеселел водитель. — Теперь вижу, что везу рабочий класс. И даже, кажется, знаю, где этот вагончик. Вечером видел. Он мне семафор напомнил.
Буквы, выведенные Антошкой, было видно издалека. Около будки толпились люди.
Антошка сразу же узнал Лорина-старшего. Он стоял напротив комсорга и грозил тому пальцем. Коржецкий держал в руках мотоциклетный шлем и переступал с ноги на ногу.
Водитель остановил машину неподалеку от вагончика и крикнул:
— Принимайте рабочее пополнение.
Комсорг узнал Марфушу и недовольно спросил:
— Что надо, Марфуша?
Марфа Посадница не нашлась что ответить и покраснела. Коржецкий осуждающе покачал головой и отвернулся от ребят. Обратился к Лорину.
— Продолжайте, Сергей Абрамович.
Тот для чего-то подмигнул Антошке, Антошка спрятал глаза.
— Я же понимаю, Глеб, что комсорг — большая власть, понимаю, что вашему штабу помещение нужно, потому как не в бирюльки играть собираетесь. Все понимаю, но одного не могу понять: как это у вас, комсомольцев, рука на чужое добро поднялась, — удивился Лорин-старший. — И этот камуфляж с перекраской будки чего стоит? Стыд и позор. Вы же вон их, — бригадир кивнул в сторону ребят, — учите таким делам, за которые по головке не гладят.
Комсорг надел шлем, показывая тем самым, что не намерен больше продолжать разговоры.
— Вы правы, Сергей Абрамович, — невесело улыбнулся Коржецкий. — По головке за такие дела не гладят. А вагончик, раз вашего стройуправления, забирайте.
— Заберу. Как говорится, готовь сани летом…
Антошка стоял сам не свой. Ему было стыдно за Яшкиного отца.
— Как же так? — шагнула Марфуша к Лорину. — Мы красили-красили…
— Не пропадет ваш скорбный труд, — ухмыльнулся тот.
Коржецкий возился около мотоцикла.
— Папа, — сказал Яшка. — Зачем ты так делаешь?
Бригадир положил ладонь на стриженую голову сына и задумался.
— Слышь, комсорг, — подошел он к Глебу. — Пионерия на твоей стороне. А устами младенцев, как известно, глаголет истина.
Комсорг промолчал. Лорин достал сигарету, закурил. И, как показалось Антошке, заискивающе сказал:
— Оставляю будку тебе, Глеб. Ну, при случае и ты о моей бригаде доброе слово скажи. Жизнь — она штука сложная.
Коржецкий снова ничего не ответил. Лорин кашлянул:
— Ну, пошел я.
Бригадир зашагал по дороге.
Лорин уходил, и Антошка впервые подумал о том, что, наверное, отец не без основания недолюбливает этого человека. Он в самом деле какой-то скользкий.
— Ну и силен у тебя папаня, — сказал Антошка.
Яшка не понял: одобряет или осуждает товарищ его отца. На всякий случай бросил:
— Предок у меня — что надо…
У подъезда на табуретке сидел Хромой Комендант и наблюдал за Игорьком, который подкрадывался к кошке, а та ползла к воробьям, расшумевшимся около лужи.
