Патрушева резко изменилась и, к сожалению, оборвалась…
Но — по порядку. Через несколько лет после выхода книги я получил письмо:
«…Давно собираюсь написать, и лишь сегодня решился. Публикация моего письма в Вашей книге „Ничто человеческое…“ внесла большие перемены в мою жизнь.
Хотя О. и не ответила на мое письмо, но я получил сотни писем из разных уголков СССР. Многие из авторов этих писем уже стали моими верными товарищами. А некоторые даже были у меня в гостях. Это — Виктор Табаков, Виктор Кальманов, Татьяна Ляхова, Татьяна Сивак. Были у меня и работники украинского радио.
Вам уже известно, наверное, из письма Т. Ляховой, что у меня появилась семья. Тоже благодаря Вам. Валя, так зовут мою жену, написала мне после книги „Ничто человеческое…“, побывала у меня, и мы решили стать Патрушевыми. Сейчас у нас подрастает сын. На днях ему исполнится шесть месяцев. Так что Вы, образно говоря, духовный дедушка нашего сына Володи.
Хотелось бы еще многое Вам написать, но, как говорил один селькор, „весь сыр в один вареник не уложишь“.
Патрушев писал и в последующих письмах о том, что желающих побывать у него теперь немало, он даже вынужден был установить «очередность». Едут, едут.
И даже узнав, что он сейчас не один, — с женой, с сыном, все равно собираются в дорогу. А почему едут? Село Ходорков не Гагры, не горнолыжная база и само по себе, зимой тем более и поздней осенью, соблазнить не может. Тут был иной, высший соблазн — человек.
Человек: его духовная нерастраченность, его борьба за лучшее в себе. Едут и для того, чтобы разрушить собственное одиночество (меньшинство), и чтобы помочь, чем можно, и чтобы поговорить о важных вещах с понимающим — потому что перестрадал немало — собеседником. Едут по мотивам самым человечным и гуманным, бескорыстным.
Патрушев поздравлял меня с Новым годом, Первым Мая, с октябрьскими годовщинами, писал о жене, о сыне, посылал стихи.
Они переехали в новое жилище[2], появился молодой заботливый доктор, который одновременно и лечил его, и был собеседником на том «высоком духовном уровне», к которому Патрушев постоянно стремился.
Потом… потом было письмо от одной из корреспонденток Владимира Патрушева — Ирины Молоковой:
«Нет с нами больше Владимира Патрушева[3]… он умер. У него остались жена и маленький сын, которому третий год. А у товарищей Владимира остались его чудесные духовные и душевные письма. Только у меня их 34. А Володе шел тридцать четвертый год…»
Владимир Патрушев любил и умел соединять людей: при его посредстве рождались семьи (мы к этому еще вернемся на последних страницах нашей книги). Он объединял людей в человечный союз: союз понимания, доверия, деятельного добра.
Из того же письма Ирины Молоковой:
«Всех нас, живущих в разных концах страны, объединял Володя. Мы переписывались, иногда встречались в его доме, мы стали как бы членами одной новой неформальной семьи. И мы решили увековечить имя Володи, назвать этим именем наше сообщество».
Получил я письмо и от Валерия Сугробова. Оно стоит того, чтобы опубликовать его полностью:
«Вы, наверное, помните Володю Патрушева. В феврале 1984 года Володя умер.
Для нас, для его друзей, эта смерть — невосполнимая утрата. Это был человек с огромным, добрым сердцем и прекрасной душой. Володя был прикован к постели. Но он находил в себе силы писать, учиться и приносить людям добро, то, без чего он не мыслил себя в жизни. Как он хотел жить! Сколько энергии, сколько желания, сколько силы воли было в нем и что для него значило это слово из пяти букв — жизнь.
Наши сердца бились рядом с его сердцем, и всегда рядом была его дружеская рука, его дружеское слово. Я пишу Вам от имени всех, кто знал Володю… Мы хотим обратиться ко всем друзьям Володи, чтобы они откликнулись на наше письмо.
Вот что написала Ляхова Татьяна:
„Каждый из нас по-разному пришел к Володе, кто по горю, кто по случаю, но я думаю, каждому из нас он был (и есть!) по-своему дорог, хотя мало кто успел с ним увидеться. Его сыну всего лишь два с половиной года. Что он узнает об отце своем? Что услышит? Придет время, когда он захочет узнать все, когда это ему будет жизненно необходимо. Володя так и не соединил всех нас до конца, так пусть наша память, наши мысли соединятся для Володи маленького. Предлагаем, просим каждого хоть немного рассказать, каким ему Володя увиделся, что нового и значительного он вынес из общения с ним, к каким поступкам и размышлениям он подтолкнул. Можно привести особо понравившиеся его мысли и стихи. При желании можно немного рассказать о себе и оставить для мальчика свой адрес. Когда он вырастет, то прочтет. А может, кому-то захочется что-то нарисовать ему, может, у кого-то напишутся стихи…“
Присоединяясь к Татьяниным словам, я прошу, уважаемый Евгений Михайлович, напечатайте это письмо, если Вы считаете нужным, Евгений Михайлович, и я верю, что оно не останется безответным.
Теперь я вернусь к тексту первого издания книги, который и мной и, надеюсь, читателями будет воспринят по-новому.
Письма, полученные мной на имя Ольги Господиновой (я читал их с разрешения авторов и самой Ольги), говорят не только о духовном богатстве нашего молодого современника, но и об огромной жажде духовного общения. Подобная жажда — само по себе явление весьма отрадное. Оно свидетельствует о неленивых и неравнодушных сердцах, о работе души и конечно же о потребности в душевном тепле.
2. Инженер О. Лукьянов об инженере В. Уварове
«Мне приходилось встречать людей, которые если и не высказывались так откровенно, как Уваров, написавший письмо Евг. Богату, но думали так же. И должен с прискорбием констатировать, что это были в основном люди логического, инженерного типа мышления, очень и очень распространенного в наш век НТР.
Прошу извинить за резкость, уважаемые коллеги, но самоуверенное копание в такой сложнейшей области человеческого бытия, как нравственность, с помощью логического метода отсечения „ненужного“, „устаревшего“ есть, но моим наблюдениям, свидетельство по крайней мере двух дефектов личности: душевной глухоты и полузнайства.
Когда такой человек на „ты“ с электронно-счетной машиной, ему может показаться, что он умнее самого Сократа (бедняга и вообразить не мог самой возможности механизировать формальное мышление). Лес человеческих отношений представляется ему тогда в виде трех сосен, плутать в которых могут только гуманитарии с их размягченными мозгами. И вот рождается в умной голове идея объявить рациональный разум судьей в вопросах нравственности!
Я не знаю, читал ли Уваров произведения Достоевского или только „проходил“ в школе, а если
