полнее себя и мир, а тут он достоинство утрачивает начисто — во власти страха, сомнений, недоверия к себе и миру, в тот самый, казалось бы, патетический момент, когда, по словам итальянского журналиста Дуилио Паллоттелли, «достигает самых высоких вершин познания».
Для дальнейшего углубления в «феномен адаптации», для осмысления нравственных и эмоциональных потерь, которые несет тот, кто охотно меняется (и отнюдь не к лучшему) в фантастической, динамичной действительности, поучительно познакомиться с результатами исследования острых депрессий, полученными американским психиатром Юджином Пэйклом, который решил обнаружить зависимость неврозов, нервного истощения современных людей от тех или иных жизненных ситуаций.
«Эти результаты, — писал итальянский журнал „Эуропео“, — оказались совершенно неожиданными и, хотя они еще не окончательно обработаны, позволяют заключить, что человек в конечном счете менее сложен, чем можно было подумать…»
Иными словами, наивно заблуждались Софокл и Данте, Рембрандт и Л. Толстой, Бетховен и Достоевский: человек менее сложен, чем им казалось. И выявилось это именно сегодня, в кризисной «ситуации лабиринта», куда завела человечество «высокоразвитая культура».
В конференц-зале погасла люстра: стало непроницаемо темно (на дискуссионных вечерах любят и внешние эффекты). Потом за кафедрой докладчика осветился экран, четко отразилась в нем таблица, и горела она долго, чтобы могли мы углубиться, подумать, попытаться понять. И в молчании мы читали, думали.
1. Смерть ребенка — 19,33
2. Смерть жены (или мужа) — 18,76
3. Приговор к тюремному заключению — 17,60
4. Смерть родственника — 17,21
5. Измена жены (или мужа) — 16,78
6. Серьезные экономические затруднения — 16,67
7. Увольнение с работы — 16,45
8. Развод — 16,18
9. Вызов в суд — 15,79
10. Безработица, длящаяся месяц — 15,26
11. Серьезное заболевание — 14,61
12. Потеря особенно любимой и дорогой вещи — 14,07
13. Провал на экзаменах — 13,52
14. Расторжение помолвки — 13,23
15. Отъезд сына на военную службу — 12,32
16. Нелады с начальством или коллегами — 12,21
17. Переезд в другую часть страны — 11,37
18. Разлука с товарищем — 10,68
19. Перемена часов работы — 9,96
20. Уход на пенсию — 9,33
21. Переезд в другой город — 8,52
22. Переезд в другую квартиру — 5,14
23. Помолвка сына или дочери — 4,53
Горела на экране таблица, потом в темноте раздался женский голос:
— Потеря особенно любимой и дорогой вещи… Что это за вещь? Платок Дездемоны?
Кто-то рассмеялся. Зажглась люстра. Докладчик подхватил игру зала.
— Согласен! — оживился он, будто с самого начала ожидал шутки о платке Дездемоны. — Подобную потерю ставить ниже «вызова в суд», «серьезных экономических затруднений», даже «развода», возможно, и нелепо. Но ведь — будем корректны! — Юджин Пэйкл имел в виду не романтическую потерю платков в великих трагедиях, а
Зал, однако, не захотел быть корректным, хотя тут сидели люди, для которых это понятие наполнено не только общежитейски-этическим, но и особым, методологическим содержанием, имеющим непосредственное отношение к стилю исследований и дискуссий. Зал не захотел быть корректным, а точнее — не усмотрел некорректности в сопоставлении системы ценностей шекспировского мира со шкалой жизненных ситуаций Пэйкла.
И он, зал, потребовал: вернитесь к Дездемоне!
— Хорошо, — согласился докладчик и, будто мстя залу, забубнил, подражая унылому лектору: — Мир Шекспира — мир великих страстей, он раскрывает перед нами не личные невзгоды, а общемировые, великие конфликты, упомянутый же выше платок не вещь, а чувство, поэтому и безумствует венецианский мавр… Ниже «потери особенно любимой и дорогой…» — он посмотрел на экран, где менее явственно, чем в темноте, но достаточно четко вырисовывалась таблица, — идет «расторжение помолвки». Тринадцать целых двадцать три сотых. — Оставив на миг пародийно-унылый тон лектора, он живо обратился к залу: — Где у Шекспира исследуется данная ситуация?!
Зал молчал, восстанавливая в памяти, докладчик выдерживал эффектную паузу, пока откуда-то, из задних рядов, не раздался молодой, почти юношеский голос:
— В трагедии «Троил и Крессида».
— Текст, текст! — с неожиданным пафосом потребовал докладчик.
— Сейчас… «Как горько я за счастье поплатился!» Это восклицает герой, разлучаясь, и видимо навсегда, с любимой через несколько часов после помолвки.
— А чуть позднее, — добавил докладчик торжествующе, — герой говорит: «Ничем я страсти не умерю, огромна боль, огромна и потеря». — И, повернувшись к таблице, сухо напомнил: — Тринадцать целых двадцать три сотых по двадцатибалльной системе.
А игра тем временем развивалась.
— Переезд в другую часть страны, — возгласил докладчик, — одиннадцать целых тридцать семь сотых.
— Ромео покидает Верону, — ответил зал.
— Разлука с товарищем. Десять целых шестьдесят восемь сотых.
— Гамлет и Горацио.
И я вдруг понял, что, в сущности, неважно, задумано ли это обсуждение заранее несколькими устроителями вечера или это чистая импровизация, существенно иное: «побивая» Шекспиром Юджина Пэйкла, зал вел борьбу за гуманистическое понимание человека, отстаивал его сложность.
Теперь докладчик усердно пародировал не унылого лектора, а уверенного в себе аукционера. Но то был аукцион не вещей, а чувств, играющий на понижение.
— …помолвка сына или дочери. Четыре целых пятьдесят три сотых.
— Джульетта и нелюбимый Парис.
— Четыре целых… — напомнил аукционер. — Кто меньше? Ведь дело окончилось сущими пустяками: наутро невесту нашли бездыханной… Уход на пенсию. Девять целых тридцать три сотых.
— Король Лир! — ахнул зал.
И стало ясно: шутейные пласты спора исчерпаны. Игра окончена. Разговор должен вернуться на «серьезные круги».
