опровергались все полученные ранее показания. Автоносов был освобожден и отделался тем, что в течение года выплачивал четверть зарплаты. Это определение было вынесено несмотря на то, что самый авторитетный и объективный очевидец показал ранее (речь идет о работнике сопровождавшем почту). Автоносов посадил пассажиров потому, что искал их, сознательно нарушив все существующие установления…
Невольно остановишься мыслью на поразительном совпадении. Давнее «небольшое» дело — как бы прообраз недавнего большого: в обоих случаях повторяется некий поворот в пользу обвиняемого, с перенесением тяжести ответственности на потерпевших.
Но мало ли каких совпадений в жизни не бывает. К тому же нас интересует (как и во всей данной истории) не столько правовая, сколько этическая сторона. И вот задумываешься: не из этого ли давнего ядрышка выросло у Автоносова легкое отношение к жизни и смерти?
Теперь перенесемся опять в сегодняшний день и зададим вопрос, видимо интригующий читателя с первых строк нашего повествования: а что это за труп был, который Автоносов перевозил в то воскресенье, 22 мая 1977 года, за несколько часов до убийства, на неизвестной машине? Поскольку никто из официальных лиц, имевших отношение к расследованию дела об убийстве, этой будничной деталью не занимался, редакция решила попытаться осветить ее в меру сил самостоятельно. Мы начали с того, что обратились в касимовскую ГАИ с вопросом: известно ли автоинспекции, на какой автомашине был совершен загадочный рейс? Заодно мы задали еще ряд вопросов ГАИ, а именно:
«Располагаете ли вы материалами об использовании Автоносовым государственного или личного транспорта с целью обогащения?
Когда и при каких обстоятельствах была им куплена автомашина „Волга-24“?
Подвергался ли водитель Автоносов административным изысканиям сотрудниками местной автоинспекции или дружинниками?»
Месяц ожидаем — ответа нет из Касимова. Второй месяц… Посылаем телеграмму с напоминанием — ответа нет из Касимова. И тогда сами едем туда. Нам показывают личную карточку водителя Автоносова. Ни одного взыскания, ни одного нарушения — начиная с 10 июня 1954 года, когда карточка была заведена. Позвольте, а судимость в 1958 году, когда по вине Автоносова погибла молодая женщина? Ну хорошо. От суда до автоинспекции далеко. А как быть с управлением машиной в нетрезвом виде в 1963 году, о чем существуют официальные документы в официальных инстанциях? И этого тоже, судя по зеркалу беспорочной жизни, не было. Чисто… А собственно говоря, иначе и быть не могло. Автоносов и должен быть стерильно чист. Ведь он, как выяснилось, сам автодружинник, общественный деятель на ниве автоинспекции.
Вопрос о покойнике, которого Автоносов перевозил в тот день, мы, кажется, тоже выяснили: запросив местный дом инвалидов (он же интернат), получили ответ, что 21 мая умер один старый человек (фамилия, имя, отчество, год рождения указаны) и 22-го днем его забирали на автомашине родственники, в основном мужчины. За рулем этой машины, видимо, и сидел Автоносов. Почему же этот элементарный вопрос не был элементарно освещен в материалах дела? А потому, должно быть, что ответ на него повлек бы менее элементарные вопросы: что за машина, насколько изрядно было выпито (это очень важно!) после этой поездки и так далее и тому подобное. И углубляться в них, при явном покровительстве Автоносову рискованно, как рискованно и углубляться в выкрик Юрия перед выстрелами о «тайных базарах».
Судьба обошла, обделила Касимов железными дорогами (менее трехсот километров от Москвы, а ехать надо с пересадками едва ли не сутки, и даже из Рязани не легко доберешься), поэтому шофер тут видная, влиятельная фигура. А шофер, имеющий еще собственную «Волгу» и пользующийся к тому же широким покровительством ГАИ как общественник, — царь некоронованный.
Хотя в поведении Автоносова царственного маловато: и до суда, и на обоих судах, особенно на втором, когда он с родичами усердно вытаптывал добрую память об убитом им родном сыне. Вот я и думаю: было бы действительно сильное душевное волнение, было бы и раскаяние. Ведь волнение-то — душевное (о чем и строгий язык кодекса говорит), и это волнение, если было оно действительно, не умирает, не убывает с течением дней, месяцев и даже лет, оно лишь становится иным — острой жалостью к жертве, самоосуждением. Разве при раскаянии жертву топчут? Сына родного, мертвого уже, топят?
Государственный обвинитель Викулин был единственным на суде, кто настойчиво защищал истину и честь погибшего юноши и не давал черное называть белым, а белое черным. Подсудимый, как настаивал обвинитель, открыто и цинично попрал Закон: закон не только в толковании юридическом, но и Закон всей нашей жизни.
В. Викулин опротестовал решение суда, нравственно оправдывающее убийцу, но не нашел поддержки…
Почему?!
Будем надеяться, что истина все же восторжествует. Это нужно не только мертвому. Это нужно живым.
…Да, В. А. Автоносов родился под «созвездием безнаказанности».
Но ведь он, отец (О-Т-Е-Ц), убил сына (С-Ы-Н-А). Тут, казалось бы, небо со всеми созвездиями обрушиться должно![3]
Торг
1
Дело было во время летних каникул.
Володя Щербаков, студент второго курса Авиационного института, жил, отдыхал у матери в родных Меленках на Владимирщине. Меленки — не поймешь, небольшой город или большая деревня; административно это районный центр. Володя вечером пошел на танцы, познакомился там с девушкой и с нею возвращался. А девушка жила не в самих Меленках, а рядом, в рабочем поселке; на дороге к поселку все и разыгралось.
Их догнали незнакомые ребята, которые тоже были на танцах, шесть человек, буйные и пьяные. Обложили тяжелым матом.
Никто из них во время танцев ни к Щербакову, ни к девушке не подходил, но сейчас, на пустынной дороге, они потребовали, чтобы Володя возвращался в Меленки, убирался подальше и больше с «чужими» не гулял. Особенно хамил Алексей Маркин, шестнадцатилетний, но тянущий на зрелого мужика похабной речью и крупным телом, — собственно говоря, единственный в компании, кого девушка узнала как соседа по улице, остальных, тоже беснующихся, она видела первый раз в жизни.
Эти остальные, пятеро, окружили ее, оторвали от Щербакова, и она увидела, как Маркин сильно ударил Володю в лицо.
Щербаков не ответил. Хотя, если посмотреть иначе, истинно человечески, то он именно ответил. Он не ответил ударом на удар, но ответил попыткой остановить разумом безрассудное бешенство.
— Хотя ты меня и ударил, — ответил он Маркину, упрямо шевеля разбитыми губами, — но я не трону тебя и пальцем, — и он поднял и показал не палец, конечно, а большие руки, — потому что не хочу изломать наши жизни…
В общем, как говорится в писании, подставил и левую щеку. Маркин и по девой ударил. С еще большей силой.
Нет, Володя Щербаков баптистом не был. Но кулачной удали не любил с детства и с возрастом в нелюбви этой утверждался все убежденнее. Хотя и вырос он в деревне, где нередко дерутся не только в сердцах, но и потехи ради, особенно дети, и не обидел его бог телесной силой, и с отрочества мечталось ему стать военным летчиком, что мало соответствует доктрине непротивления злу насилием, но вот жило в
