резкого падения темпов работы СУ-30 в сентябре октябре главк понес убытков более миллиона рублей. Стан вошел в строи позже, чем мог бы войти. Это уже потеряли мы с вами, общество.
Миллионы рублей!
Не считая инфарктов…
Теперь Сопровский, Головачев и остальные работают, опять строят, о них отзываются с уважением, у них все в порядке.
Относительно все в порядке и у инициаторов уголовного дела № 8436. Попова получила строгий выговор, но осталась на том же посту. Белов понижен в должности, но зато получил повышение Твардовский: теперь он уже не инспектор, а заместитель начальника ОБХСС района.
Судебное разбирательство по уголовному делу № 8436 показало, что действующие у нас законы — от Уголовно-процессуального кодекса до инструкции по выполнению контрольных обмеров — полностью гарантируют достоинство истины и личности. Тем усерднее надо эти законы помнить и выполнять.
Добавлю в заключение, что суд вынес частное определение об ошибках дознания и следствия.
А стан «350» работает, выдает высококачественный металл. Это действительно отличный стан, гордость социалистической индустрии.
Буфет, или Анатомия любви
Когда на первом суде (а было их пять по этому делу) директор Оренбургского музыкального училища Ю. А. Андреев, характеризуя отношения А. В. Снегова и О. П. Лебедевой, опрометчиво, а быть может, иронично упомянул имена Ромео и Джульетты, то адвокат не замедлил задать вопрос: «Что же в том нехорошего — быть похожими на шекспировских героев?» И директор в полном соответствии с истиной объяснил, что Ромео и Джульетта педагогами не были.
Андрей Снегов и Ольга Лебедева — педагоги, хотя и выглядят настолько юно, что больше похожи на студентов.
Увидев их в первый раз, я и подумал — студенты.
Они сидели передо мной — голова к голове, обе головы опущены, она с остро пылающими, как у первокурсницы, щеками, он осунувшийся, с воспаленными веками, как от бессонных ночей перед экзаменами, сидели и долго не могли начать рассказывать. И пока они молчали, я стал читать документы (по печальному поводу в редакцию редко идут без документов, потому что обращаются сюда после ряда печальных исходов, отразившихся в официальных бумагах, и, чтобы дать успокоиться посетителям, иногда стоит сосредоточиться не на них — на бумаге).
Бумага, которую я читал, была заполнена высказываниями (как выяснилось потом, высказываниями на суде, то есть, строго говоря, показаниями) о возмутительном, точнее — возмущающем поведении двух человек.
«Жукова С. А. (педагог, руководитель местного комитета): В буфете он говорил: „Ну, Оля, что мы будем кушать?“ Это слышали студенты.
Карасева А. А. (педагог): …на вечере на танцах Лебедева висела на шее у Снегова, и они целовались на виду у учащихся…»
Мои посетители — Он и Она — видимо, неотрывно, с волнением, наблюдали за мной, повторяя про себя уже заученные ими наизусть строки, потому что едва я дочитал «на виду у учащихся», как он синхронно уточнил.
— Позднее Карасева говорила на суде, что мы
Я согласился и читал дальше:
«Кузьмина А. М. (педагог): На вечере Восьмого марта они были переполнены друг другом, но они не целовались…»
— …не целовались, — с той же удивительной синхронностью уточнил он. Она молчала, теперь уже не с опущенной, с поднятой головой, с почти добела раскаленными щеками, молчала, точно плыла высоко над этими строками.
«…Я видела влюбленные глаза Снегова. Я была оскорбленная…» — читал я дальше высказывание педагога Л. М. Кузьминой.
Я ждал, что и сейчас он что-то уточнит. Но нет… Он молчал. Я помедлил перед тем, как перевернуть лист, чувствуя неловкость, какое-то, за десятилетия журналистской работы не преодоленное, подобие стыда, возникающее каждый раз, когда «по долгу службы» надо по-деловому, с разбегу, войти в чью-то вдруг обнажившуюся жизнь, полную боли и смуты и разных странных разностей, которые естественны лишь для двух людей в мире.
«Андреев Ю. А. (директор училища): Они встречались постоянно, демонстрируя свои отношения.
Тарханова Р. (студентка): Я слышала, как Снегов сказал Лебедевой: „Олечка, что мы будем кушать?“
Ерохина О. П. (педагог): …он поглаживал ее по спине во время танца.
Она же: Я слышала, как в буфете Снегов говорил: „Олечка, что мы будем кушать?“
Она же: Я хочу сказать, что Снегов — антиличность, это не человек».
За выписками из показании шло решение районного суда, отклоняющее иски А. В. Снегова и О. П. Лебедевой к администрации Оренбургского музыкального училища о восстановлении на работе, потом определение областного суда, оставляющее в силе решение районного, потом жалобы и ответы на них… «Вы дали основание полагать о наличии между вами близких отношений…», «Отклоняется…», «… Отклоняется…»
Я посмотрел на них — они и сейчас, сидя передо мной — опять с опущенными головами, «давали основания понять о наличии между ними…» — с той неотразимой бессознательностью, которая убеждает полнее сознательных действий: тем, например, как она не нарочно коснулась его, подняв руку, чтобы поправить волосы, и как он при этом нечаянно улыбнулся.
— Как видите, — поспешил он оправдать улыбку иронической репликой, — мы к вам с банальным делом об увольнении.
— За демонстрацию чувств, — отчужденно, мертво добавила она.
— По статье двести пятьдесят четвертой, — стер он улыбку сухой ссылкой на закон.
В данной статье речь идет об аморальном поведении педагогов, несовместимом с воспитанием молодежи.
Ольга Лебедева и Андрей Снегов, как я понял из их объяснений, когда они, переступив с явной мукой через что-то в себе, стали объяснять, излагать события, не видят в собственном поведении абсолютно ничего аморального, они твердо убеждены, что вели себя естественно и достойно, но, несмотря на это убеждение, не нашли удовлетворяющего их решения в местных судах и вот поехали в Москву в надежде, что им поможет Верховный суд РСФСР.
Мы договорились, что будем ожидать решения Верховного суда республики. Они ушли, оставив документы. Несмотря на то, что живое общение с живыми людьми для писателя должно быть дороже сосредоточенного углубления в самые оригинальные бумаги, я испытал облегчение, оказавшись с этими бумагами один на один. Читать, перечитывать их при людях, о которых они беззастенчиво повествовали, было мучительно неловко, а перечитать, сопоставить хотелось, — чтобы удостовериться в одной
