– Ясненько, – заметил Кеша, хотя ему ни черта не было ясно.
Он вообще не должен был сюда приходить. Черный кубик леденил грудь сквозь клапан. И временами Кеше мерещились голоса, в основном голос отпрыска императорской фамилии карлика Цая ван Дау. Но он ничего не мог разобрать, наверное вне ребровской дачи кубик работал хреново. Кеша сильно рисковал. Риск был его ремеслом.
– Мне нутро набулькивает, – начал он тихо, – что надо идти к Ване, слышишь. Гуг, твою мать! – Он выбил из руки окосевшего викинга рюмку. И тут же его кисть перехватила рука слева – у Акулы была отменная реакция.
– Не шали, – процедил Гумберт.
Сай Дубина кивнул, подтверждая, что шалить в их присутствии не следует.
– Щяс, – заверил Гуг, – пропустим еще по парочке, а потом сразу пойдем к Ване.
Он налил Иннокентию Булыгину, ветерану и рецидивисту. Но тот молча отодвинул пойло.
– Не хочешь, не пей. А я выпью! – Он крякнул, охнул, налился багровой краской. – Ты от Дила, что ли?
– Неважно, – Кеша поморщился. А пес за его спиной тихохонько и противненько заскулил. – Пошли!
Они встали одновременно. Гуг махнул рукой малайцу И тот испуганно согнулся в поклоне, закивал, засуетился.
Чтобы бармен не нервировал босса, Сай Дубина прихватил его ухо, скрутил и пригнул малайца на полметра пониже, как раз на уровень своей опущенной руки.
– Не обижай ублюдка, – проворчал Гуг. – Ну, обезьяна, говори, где подъемник? – Он спрашивал из пьяного куражу, все четверо и так знали все про подъемники и спусковики.
– Туда нельзя, – залебезил малаец, – там сейчас месса.
– Можно, – оборвал его Гуг. – Ты будешь с нами, пока не подымемся, усек, обезьянья харя?
– Усек, усек, – сразу же согласился малаец.
Они прошли через четыре двери. Ткнулись в люковую с секретом.
– Туда с собаками нельзя, – дрожащим голосом предупредил бармен.
– Можно! – Кеша дал ему хорошего пинка, так, что малиец повалился на пол. – Моя собака не кусается.
Через семь минут они были внизу. При выходе из подъемника Гуга вырвало.
– Ядреный самогон, – пробурчал он сквозь слезы.
Охранники поддерживали его под локотки, но Гуг все время их отпихивал. В полумраке открывшегося за занавесом подземелья он совсем раскис, пустил слезу – вспомнилась гиргейская подводная каторга. Гуг полез к Кеше целоваться, плакаться в жилетку. Тот увернулся.
– С кем Иван? – спросил он.
– С этой су-уч-чарой… с Седым! – заикаясь ответил Гуг.
– Он погубит Ивана, – обозлился Кеша.
– Я сам его погублю! Он у меня в лапах! – Гуг растопырил свои ручищи ладонями вверх. – Я его – в любой момент!
Какой-то трясущийся тип в балахоне подвернулся под ноги, Гуг сшиб его одним ударом. Акула добавил ногой, обутой в черный литой сапог.
Рев и визги обрушились на них внезапно. Вонь наркотических свечей заглушила все запахи на свете. Оба головореза потянулись за оружием.
– Рано, – остановил их Кеша, – не дергайтесь, щеглятки. Папа вам скажет, когда доставать бананы.
Черная месса близилась к завершению. Большинство ее участников валялись трупами у стен, на полу, прямо на мраморных плитах, ползало на четвереньках, корчилось. Лишь немногие еще бесновались возле истерзанных, чуть шевелящихся жертв. Ритмичная, одуряющая музыка еле улавливалась настороженным ухом, но она проникала в мозг, подавляла волю. Меж рядами корчащихся ходили черные в сутанах с красными капюшонами на головах и били колючими плетьми приобщенных – кровь брызгами разлеталась по подземелью. Это был просто дикий, безумный пир садистов и мазохистов, ублажающих свою больную плоть и свой больной разум.
Феерия вырождения! Апофеоз дегенерации! Пляска смерти!
– Она… это она, – вдруг пролепетал Гуг и побелел.
– Бредит, – предположил Сай.
Акула Гумберт насторожился. Кеша недоверчиво вглядывался во тьму. Он уже видел Ивана. Видел Седого.
Иван стоял столбом почти у самой черной стены. Крежень суетился возле него, нервничал, приплясывал, дергал за рукав – он никогда себя так не вел, это было непохоже на Седого. А из центра зала прямо на Ивана надвигалась – да она шла прямо на него – женщина ослепительной красоты, в развевающихся одеждах, высокой трехрогой короне, усеянной алмазами, в сверкающих цепях на шее, груди и бедрах. Кеша не сразу узнал Ливу – каторжницу Ливадию Бэкфайер Лонг по кличке Стрекоза. И он понял, что Гуг Хлодрик не бредит.
– Отпустите меня! – взревел Гуг.
Он рвался к своей любимой, но два его же охранника держали своего босса мертвой хваткой, им было не до сантиментов, они обязаны были уберечь его от неприятностей. Гуг рвался, ругался, скрипел своим
