Шнур освещал путь узким, почти не рассеивающимся лучиком. Главное, что под ногами была почва, что спертым и холодным воздухом подземелья можно было дышать. Все остальное приложится. Иван не сомневался в своих силах.
Несколько раз он внезапно останавливался, подходил к стенам туннеля, осматривал их, прощупывал – ему мерещились следы рук человеческих, следы проходчиков. Но каждый раз он ошибался – стены были изъедены временем и вполне естественны, скорее всего здесь текла когда-то подземная река, она-то и проложила ход, текла по трещине в породах, век от века расширяя свое русло. Может, так, а может, и нет. Какая разница! Кеша каждый раз нервничал, ему было плевать на такие мелочи. Его больше интересовало содержимое заплечного мешка. Он все время напоминал Ивану. И тот дважды, перебарывая самого себя, доставал «зародыши». Первый, раздавленный в кулаке, в один миг превратился в несуразную черную большую птицу без головы и лап, напугал обоих гортанным истерическим клекотом, скрежетом… и исчез в Темноте. Второй, выпал из ладони сгустком живой посверкивающей ртути, упал на шершавый гиргенит, прожег его, проел, ушел вниз – в неведомые внутренности Гиргеи.
– Хватит экспериментировать, – сказал Иван.
Он понимал – с мечом просто повезло, случайность. Витая рукоять была со странностями, она уползла с ладони вверх по руке, до локтя, там и прилепилась рыбой-прилипалой. Как она держалась, было непонятно, но когда Иван пытался отодрать рукоять от металлопластиконовой ткани комбинезона, у него ничего не получилось. Зато стоило только подумать о мече – и рукоять соскальзывала в ладонь. Невродатчики? Психопроцессоры? Иван уже не сомневался, что эта штуковина оттуда же, откуда и яйцо- превращатеяь.
Само волшебное «яичко» лежало у него за пазухой, грело дущу и вселяло надежду, несмотря на то, что пока на Гиргее так и не выручило не разу. Все! Хватит психовать! Надо преодолевать этот комплекс «голого беззащитного человека», он вооружен, он оснащен, он силен и искусен в рукопашном бою, у него седьмая степень боевого гиперсенса плюс уникальная школа рос-веда, у него, в конце концов, меч, гипноусилитель… да еще два Кешиных парализатора. Да они просто непобедимы! А тревоги и неуверенность, так это всегда после длительного ношения скафандра, это проходит на вторые или третьи сутки. А сейчас надо идти вперед и не растекаться чувствительиым слизнем по гиргениту.
– Погоди ты малость, – просил задыхающийся Киша.
Дыхалка, видно, у ветерана тридцатилетней аракайской войны, была основательно подпорчена каторгами и рудниками, – погоди!
– Две минуты отдыха, – сказал Иван. И сел прямо на камень поблескивающего пола.
– Я тебе вот чего хотел сказать, – начал Кеша с ходу, будто для того и просил передышки, – помнишь, ты говорил, что у меня, дескать, чего-то не так, не такой какой-то?!
– Не помню, – солгал Иван.
Кеша поглядел на него недоверчиво и продолжил.
– Точняк, чего-то случилось со мной, – выговорил он проникновенно, – то ли не хватает во мне чего-то, толи отмерло внутри – было, а потом взяло и отмерло, и я не чувствую.
– Ветеран войны, а рассуждаешь как баба сентиментальная, – сделал вывод Иван.
– Я ведь не жалуюсь, – зло прохрипел Кеша, вставая, – я понять не могу. Слушай, Иван, а может, тогда в пещере, помнишь, когда нас давило вусмерть? Может, тогда мне башку придавило? Или, может, я в клинической смерти был? После нее иногда, говорят, мозги набекрень, отмирает, говорят, часть мозговых клеток, и человеку кажется, что от него половинка осталась, а то еще меньше?! Я не плачусь тебе в жилетку, мне разобраться надо! Ведь сон-то был?
– Был, – согласился Иван.
– Значит, и случилось что-то, – Кеша вдруг замолк. А после некоторого замешательства произнес как-то значительно и отрешенно: – А вдруг они меня на самом деле отпустили?!
Иван понял, еще немного и железный ветеран, неустрашимый боец и видавший виды каторжник- рецидивист скиснет, тогда пиши пропало – бросить его не бросишь, а возиться с ним, значит, самому погибнуть. И он поднялся на ноги.
– Пошли. Нечего нюни распускать, это не ты, что ли, грозился базу с налету взять, а?
– Я, – сознался Кеша. Решимость и воля возвращалась к нему.
– Осталось миль пятнадцать. Это последний бросок, понял?
Иннокентий Булыгин угрюмо покосился на Ивана. Он все понимал. И был готов ко всему. И несмотря на это ему казалось вполне определенно, что он не весь здесь, в проклятом гиргейском подземелье, что он и еще где-то. Кеша видел на войне и в Космосе множество всяких психов, не выдерживавших боев, прорывов, тягот «окопной» жизни. Насмотрелся! А теперь что-то происходило с ним самим, неужели заклинило в мозгах? неужели он, заматеревший в испытаниях и лишениях сошел с ума – по-тихому сверзился? Опыт и знание жизни говорили – а чем он, собственно, лучше других.
Карлик Цай вернулся в толщу хрусталя с такими адскими болями и жжением во всем теле, что поклялся, если выживет – никуда больше не отправится, хватит с него, он здесь по заданию Синдиката, Синдикат знает, чего делает, его серые стражи всегда на страже, а дело исполнителей – помалкивать и терпеливо тянуть свою лямку, не убили, жилы не повыдергивали, на квазитронный пыточный стул не посадили – и слава Богу! все остальное мелочи. Он еле отошел, и теперь ему было холодно. Встреча с Иваном, вернувшим свой собственный облик и рецидивистом Кешей, представлялась ему полуреальной, сном каким- то странным – был он или нет?! черт ногу сломит. Когда он немного пришел в себя, сразу задал вопрос:
– Долго ли мне пребывать здесь?
Ответа не последовало.
– Связь прервана? – поинтересовался он.
– Связь есть, – немедленно прозвучал ответ.
Цай ван Дау вздохнул с облегчением. Хуже всего остаться совершенно одному в этом хрустальном льде, тогда пиши пропало, тогда он не выдержит больше суток, голова его не шар свинцовый и не булыжник каменный. Они забыли, что он тоже человек! что и ему есть предел! что и ему надо давать хоть немного отдыха!.
