Дон Исаак раскрыл оба футляра.
Эффект получился в буквальном значении ослепительный. Султан, как живой, трепетал, и, как живые, горели сотни украшавших его бриллиантов. Он затмевал собой колье, хотя и оно было царственно прекрасно.
Зита не обнаружила особенного восхищения.
— Что? Вам не нравится? — воскликнул дон Исаак с яростью отчаяния.
— Нет… отчего же…
— Но… но вы их принимаете? — как-то неуверенно спросил Абарбанель.
— Принимаю… — и чуть-чуть дрогнула линия губ, а глаза вдруг стали синие-синие из серо- зеленых.
Все это было для дона Исаака изрядной порцией ледяного душа. Он двинул в бой последний резерв.
— Что же касается трех миллионов швейцарских франков, эту сумму я приказал моему банку перевести на ваше имя в Париж на дом Ротшильдов, улица Лафит… Я честно выполнил все мои обязательства…
— И удивились, застав меня так, как я есть… Вы хотели бы меня видеть более «транспарантной», не так ли, дон Исаак? Я угадала?..
— Это не трудно было угадать, — глухо ответил он, потупившись, покраснев и тяжело дыша.
— Дон Исаак, вы имели дело с капризными женщинами?..
— Никогда! Они подчинялись моим капризам!.. До сих пор… Вы же, вы первая…
— Вот видите, как это интересно! По крайней мере, не банально… Так вот, дон Исаак, исполните мой последний каприз, и тогда я буду для вас — «транспарантная».
— Чего же хотите еще? — с полуотчаянием, полумольбою спросил он.
— Хочу иметь обе короны…
— Опять? Ведь я же вам докладывал, что цена их вовсе уж не так велика! За стоимость этих двух принадлежащих вам футляров можно иметь целую дюжину таких корон.
— Я хочу иметь только две…
— Угодно вам получить их либо чеком, либо в драгоценных камнях? Только оставьте в покое эти короны…
— Вот именно, я не хочу оставить их в покое! Каприз! Каприз иметь у себя эти священные реликвии, одухотворенные, облагороженные веками… Каприз!.. И наконец, дон Исаак, вы же человек не глупый… Вы понимаете не хуже меня, еще месяц — два, скажем, три… Большевики выгонят вас, выковыряют из этих корон все самоцветные камни и, как краденое, будут продавать их в Амстердаме или Брюсселе… А я сумею лучше их сберечь, и у меня они будут в большей сохранности, чем в бронированной кладовой государственного банка, который большевики первым делом бросятся грабить…
— Вы считаете неизбежным их приход к власти?
— А вы — разве нет? Вы только сами себе не желаете сознаться в этом. Итак, господин министр?
Дон Исаак беспомощно развел руками.
— Ничего с вами не поделаешь, вы способны убедить кого угодно и в чем угодно. Завтра я сложу к вашим маленьким очаровательным ножкам обе короны династии Ираклидов. А вы, вы завтра будете «транспарантная»?!
— Я уже сказала…
— И без всяких новых капризов?
— Без всяких но… и без всяких новых капризов!
35. В КАФЕ-ШАНТАНЕ
— А теперь давайте посплетничаем… Что нового в большом свете? Я так теперь далека от всего… Как поживает премьер-министр?
— Ах, он по уши влюблен в свою Менотти.
— Танцовщицу из «Варьете?»
— Да.
— Интересная?
— Очень! Красивые ножки, и она вся такая гибкая, пластичная… Маленькая хищница…
— Маленькая?
— Да. Приблизительно вашего роста. Разве немного повыше. И тело такое же, точеное…
— Вот как! И что же, Шухтану этот хищный зверек обходится недешево?
— Он тратит на нее безумные деньги…
— Разве он так богат? — с наивным личиком спросила Зита.
— Что такое — богат? — пожал плечами дон Исаак. — В распоряжении премьер-министра громадные суммы… Но вот на днях был любопытный трюк… После «Варьете» он кутил с Менотти у Рихсбахера. Менотти подвыпила и с такой милой шантанной развязностью говорит ему:
— Ну вот, мой друг, ты теперь у власти и можешь все. Дай мне титул маркизы… Это красиво заучит — маркиза Менотти! И ты понимаешь, мой милый, — тут она кошечкой прыгнула ему на колени и поцеловала, — имея титул маркизы, я буду везде получать выгодные ангажементы. За мной будут охотиться. Я закажу себе диадему с короной… У меня везде будут короны — и на кровати, и на дверцах автомобиля и… на… ну, да ты знаешь, на чем…
— Нет, это действительно забавно, — смеялась Зита.
— Слушайте дальше! Бедный Шухтан, как на иголках, слушает, слушает эту болтовню и, наконец, собравшись с духом, говорит:
— Дорогая моя, ты знаешь, как я тебя люблю… Требуй, чего хочешь, но только не этого!..
— А я хочу быть маркизой! — упрямо твердит она, болтая ногами.
Он пытается объяснить:
— Видишь ли, у нас республика, а в республике не принято жаловать титулы…
— Врешь, во Франции тоже республика, а сколько там графов, маркизов, герцогов!..
Хохот кругом гомерический.
Взбешенная Менотти вскакивает, выплескивает несчастному Шухтану в лицо шампанское и, топая ножками, кричит:
— А, вот как! В таком случае… Je m'en fiche de toi et de ta republique, sacrebleu!.. [7]
— Она положительно прелестна, эта Менотти. У меня явилось желание ее посмотреть. Свезите меня в «Варьете». Сегодня же, сейчас же! Поедем? Я буду готова в десять минут.
— Видите ли, мадам Рангья, в моем положении… как вам сказать… Не совсем удобно. Это раньше можно было, а теперь: общий зал, смешанная публика.
— Зачем же общий зал? Сядем в боковую ложу, и нас никто не увидит. В котором часу выступает Менотти?
— В одиннадцать…
— Вот видите! Еще бездна времени. Посидите, поскучайте, а я переоденусь…
Двухъярусные ложи внизу и наверху так были устроены, так наглухо задергивались драпировками, — можно было видеть и наблюдать все, что делается на сцене и в публике, самому оставаясь незамеченным…
Перед каждой ложей было нечто вроде маленького вестибюля с зеркалом и с диваном. Впечатление кабинета. Особенно, если драпировки были плотно задернуты, горело электричество, а в металлическом ведре покоилась бутылка шампанского, стиснутая льдом.
Так и в данном случае. Но кроме шампанского дон Исаак потребовал еще конфет и фруктов. Он лелеял тайную надежду подпоить маленькую баронессу, и, почем знать, быть может, здесь повезет ему
