— Одному надо ехать в Харьков. Тамошнее ГПУ поможет. А второму — в Щербиновку, может, кто-то и что-то знает о брате Нетахатенко? Офицер, фронтовик. Если такой служил батьке Усенко — мог далеко пойти. Надо знать связи Степана Нетахатенко. Где-то после пожара он отсиживается! — предложил план действий Ярош.
Иван Спиридонович согласился:
— Я тут Жихаря покручу. А вы, Тарас Степанович, с Сурмачом решайте, кому куда.
— Я могу и в Харьков, — сказал Ярош. — Город знаю, когда-то жил там.
— Ну что ж… после похорон и отправляйтесь, — одобрил начальник окротдела.
— Выжидать двое суток, пока доберется из Одессы отец Бориса? Это неразумно. Выезжать надо сегодня же, в крайнем случае завтра, утренним поездом.
Ласточкин подумал и согласился.
— Тогда в дорогу, Тарас Степанович.
Он отпустил Яроша и попросил остаться Сурмача, вынув из стола рапорт.
— Ну, что я тебе могу сказать про твое творчество, — прикоснулся он кончиками пальцев к краешку листа. — С огоньком написано. Только подумал ты про то, кому это надо, чтобы из ГПУ ушел опытный, хваткий чекист?
Стыдно Сурмачу.
— Но Ольга… Это она предупредила тогда в Журавинке Семена Воротынца… Выходит, Борис по ее вине…
Пристукнул Ласточкин ладошкой по столу:
— Слышу, с чьего голоса поешь. А вот Борис считал, что тогда в Журавинке Ольга выкорчевала корни, что связывали ее с дурным прошлым. Но остался крохотный обрывочек. Он-то и стал всему причиной. — Ласточкин осторожно повернул Аверьянов рапорт так, чтобы тот смог его рассмотреть и прочитать. — Впрочем, чужой в этом деле — не советчик. Спроси у своей совести. Только не спеши, пусть перегорит на душе. А рапорт я пока оставлю у себя.
На том дружеская беседа закончилась, начался деловой разговор.
Аверьян рассказал о приглашении Демченко.
Иван Спиридонович посоветовал:
— Поезжай к Василию Филипповичу. Человек он дотошный, по пустякам беспокоить не стал бы. А я тут подниму всех на ноги, попробуем спять с поезда твоего нищего с бородавкой па носу.
Отпуская Сурмача, Ласточкин спросил:
— А где же твой шустрый помощник?
— Ждет па улице.
— Проведи, — распорядился Иван Спиридонович. — Хочу порадовать мальца. Договорился в окрисполкоме, чтоб его братву устроили на работу: кого в извозчичью артель, кого на хлебопекарню. Двоих — в механические мастерские.
Сурмач хорошо знал, как тяжело было в стране с работой. Кончилась война — появились биржи труда, где с утра до поздней ночи толпились люди. Они хотели одного — работы. Но ее на всех не хватало. Война разорила деревни, обездолила города. Правда, минувшим летом на полях поднималась пшеница, а не желтоголовая сурепа, понемногу и заводы принимались за дело.
Идет рабоче-крестьянская страна на подъем. Год тому назад и речи не могло быть, чтобы пристроить к делу шестнадцать беспризорников. А теперь вот получилось.
Сурмач вышел на улицу. Петька топтался у крыльца.
— Мы опоздали на последний поезд! — навалился было паренек на своего старшего товарища.
— Да я же — не чаи гонял, — возразил Сурмач, невольно оправдываясь. — На работе. И бросить все, поехать вот так, вдруг, не могу, должен получить разрешение.
— Получил?
— Получил. Но теперь загвоздка не во мне, хочет тебя видеть начальник окротдела.
— Меня? — подивился Петька.
— Тебя, Петра Цветаева.
— Ну так чего мы в ступе воду толкем! Пошли, — и он первым устремился к входным дверям.
Но в кабинет Петька входил уже не так бойко. Пропустил вперед себя Сурмача.
Начальник окротдела поздоровался с ним за руку, предложил стул.
— Ну что, Петр Гаврилович, пощипали базарных торговок твои пацаны — пора и на свои харчи переходить, на трудовые. ГПУ расстаралось — нашло для вас шестнадцать рабочих мест. Глянь-ка, — протянул он список.
Петька взял листок. Прочитал и солидно ответил:
— Дело стоящее. Промеж собою потолкуем.
Аверьян увел ночевать Петьку к себе.
Предстоял тяжелый разговор с Ольгой.
Каких усилий ему стоило заставить себя идти. Никогда Аверьян раньше не задумывался, что застанционный поселок так далеко от окротдела. Без малого час ходьбы, шел — ноги едва волочил. А раньше единым духом одолевал это расстояние. Какой бы усталый и голодный ни возвращался, дорога к дому казалась легкой.
А теперь… Дом, в котором живет Ольга, его это дом или не его? Если уже не его, то почему так неистово бьется сердце? Почему он волнуется, будто идет на первое свидание?
На пороге Сурмача с Петькой встретила хозяйка. Прошлой ночью она постояльца не видела: пришел поздно, ушел рано.
— Родимец! — всплеснула пухлыми руками Оксана Свиридовна. — Да кто за делами оставляет молодую жену на такой долгий час одну? Извелась, сердечная, любимого поджидаючи. Оля! Олюшка! — закричала громко она. — Вернулся твой-то!
За минувший день Ольга побледнела. Исчез с пухлых щек румянец, затуманились глаза, и что-то очень взрослое появилось в выражении лица. Отложила в сторону кусок шелка, па котором вышивала, грустно глянула на мужа. Вздохнула.
— Утомился? — спросила, и вновь у нее вырвался тяжелый вздох.
— Оксана Свиридовна, вы погуляйте, а нам с Ольгой надо поговорить, — без церемоний предложил он хозяйке.
Та не обиделась. Хихикнула, подмигнула плутовато:
— Идем-ка, Петя, ко мне. Чаем напою. — Забрала она паренька с собою.
Проходя мимо пышной кровати, на которой громоздились огромные подушки, она погладила покрывало и притворно вздохнула.
— Чудная она, Оксана Свиридовна, — глядя хозяйке вслед, проговорила Ольга. — Просит: «Выдай меня замуж за вашего Бориса». А теперь Бори нет…
— По твоей вине!
Тяжелые, гнетущие слова. От них у Ольги даже дыхание перехватило. Она замахала руками: «Неправда! Неправда!» Потом зажала себе рот, чтобы не закричать, не заголосить. Сурмач слышал, да, да, не только видел, но и слышал, как Ольгины глаза кричали: «Неправда! Не по моей вине! Случайно! Случайно!»
— Я… тогда только Кате сказала, а Семена Григорьевича… и в глаза не видела! Разве я знала! Разве я думала, что так все обернется. Катю пожалела. — Первое слово — шепотом. А потом все громче и громче, и наконец вырывается крик отчаяния, призыв о помощи. — Какая же я была глупая! Какая темная! Нет мне прощения и не будет…
«Впрочем, об этом уже поздно… А о чем еще не поздно?»
— Где можно найти Семена Григорьевича?
— Не знаю… Я его видела только раз… после того…
— Где? Когда?
— Давно… Я только-только перебралась к Людмиле Петровне…
— Так он что, к твоей акушерке приходил домой?
