Вышла из палаты доктор Ладунина. Провела Калитина в свой тесный кабинет: стол, шкаф, кушетка под клеенкой, три стула.
– Не вздумайте допрашивать. Ни в коем случае! Повторяю, состояние тяжелое. Знаете, откуда ее на этот раз привезли? Из бани. Ну да, из бани, что возле рынка. Купила билет в душевую, есть у них такие номера, один душ, безо всяких там удобств. Банщице показалось, что клиентка выпивши: глаза смурные, хотя и не пахнет ничем таким. Через какое-то время банщица подошла к тому номеру, прислушалась. Вода течет… и стоны, плач ли… Стучать давай – не откликается. Позвала кассиршу, вдвоем заколотили в дверь – молчит, стонет только. Сорвали крючок, вошли. Лежит на полу в одной мокрой сорочке, без сознания, вся в крови, левое запястье бритвенным лезвием искромсано… Не прояви банщица любопытства, был бы труп. Банщица вызвала «скорую», врач поставил диагноз: попытка самоубийства в состоянии наркотического отравления. В травматологии мест нет, привезли к нам. Сделали переливание крови, жить будет. Но – значительная кровопотеря, постнаркотический психоз, абстиненция. Так что допрашивать сейчас бесполезно и бесчеловечно.
– В прошлый раз вы так же говорили, – напомнил Калитин.
– И тоже правильно говорила. Что упустила девчонку, моя вина. Но сейчас во много раз хуже, как вы не понимаете!
– Она в сознании? Можно хотя бы взглянуть?
– Взглянуть можно. Даже следует, чтобы вы убедились. Мне кажется, что в прошлом году было у нее намерение с вами о чем-то поговорить, несколько раз спрашивала, когда вы из командировки вернетесь. Не дождалась, дурочка, сбежала.
– Сбежала… На нее в Усть-Лагвинске уголовное дело заведено, хищение наркотиков с фармацевтической фабрики, где работала.
– Об этом с ней после, после, не травмируйте, пожалуйста. Без того ей жизнь не мила, если по венам лезвием… Плохо, что на вас сегодня милицейская форума, может отреагировать стрессом. Запахните халат. Идем.
То была единственная однокоечная палата в стационаре. Калитин с первого взгляда понял, что имела в виду Ладу-нина, говоря о тяжелейшем состоянии больной. Как ее корчило! Левую руку ей забинтовали до локтя, обвязали шнуром, чтобы она не могла сорвать повязку. У изголовья стоял штатив с перевернутым флаконом раствора, но прозрачная пластмассовая трубка от него свисала свободно, передавленная зажимом.
– Она никак не дается, – сердито сказала за спиной Калитина дежурная сестра. – И так вены еле заметны, все исколоты…
На голос медсестры больная раскрыла полубезумные, страдающие глаза.
– А-а… дайте же, дайте до-озу! Лю-юди вы или не-ет! О, не могу, не могу-у больше, дайте чего- нибудь!
Невидящий взгляд скользнул по белым халатам, по лицу Калитина, по видневшемуся из-под халата погону – и тут осмыслился, обострился.
– А-а, милиция… Пожалейте хоть вы, скажите им, чтоб укол сделали-и… Ради бога-а!
– Лиза, ведь вам уже делали, – сказала Ладунина.
– Нет, врет она, одной водой колола, сволочь! Дайте настоящую до-озу, понятно?! Настоящий укол, а то сорву ваши повязки, подохну, не могу-у болыне-е жить, не могу-у!
– Надо потерпеть, Лиза, без этого не обойтись, – мягко уговаривала Елена Георгиевна.
– Вы! Следователь или кто… Я все вам скажу, только пускай дадут настоящую до-озу! Нету сил терпеть! Господи, да сделайте же что-нибудь, лю-юди! Акх-х!.. – Ее начало рвать, медсестра успела подставить эмалированный тазик.
Калитин наблюдал наркоманов, задерживал их, не раз слышал крики, брань, просьбы, угрозы, но вот такие муки на грани человеческого терпения видеть не доводилось. К тому же страдала женщина, израненная физически и душевно.
– Послушайте, надо же в самом деле что-то… Может, малую дозу?
– Малая не поможет, слишком далеко у нее зашло.
– Милиционер… следователь! Пусть укол мне дадут, все вам скажу, мне все одно не жить, только пускай укол настоящий!..
– Скажете, когда выздоровеете, Лиза. Елена Георгиевна, сделайте ей под мою ответственность.
Больная примолкла, с надеждой переводя наполненные болью глаза с Калитина на доктора.
– Ответственность у меня и своя есть, – пожала плечами Ладунина. – Вы видели состояние больной, ну и уходите. Маша, введите больной два кубика, я подпишу расход.
«Коломбина» непрытко катилась, позвякивая на рытвинах. Тянулись с двух сторон дома, тополя, киоски, мигали навстречу светофоры. А Калитину все мерещились истекающие болью глаза… Только в райотделе, в кабинете, за работой над накладными, калькуляциями, номерами и датами бухгалтерских документов, актами на списание, стушевались они, глаза человеческого несчастья.
Елена Георгиевна позвонила через неделю. Отложив намеченные дела, Калитин поехал в наркодиспансер.
– Допрашивать рановато, но для просто разговора, я думаю, она достаточно окрепла, – наставляла Ладунина. – У человека в ее состоянии бывает даже потребность выговориться кому-то заинтересованному. Что вы лицо заинтересованное, она понимает, потому и сбежала в прошлый раз. А вчера сама спросила, когда вы придете. Постарайтесь внушить, что ей надо не бежать от нас, а основательно лечиться, иначе погибнет. Молодая, жить бы да жить – без «иглы», конечно. Долго не беседуйте, не касайтесь пока острых тем, и уж пожалуйста, без всяких протоколов.
– Слушаюсь, доктор. Вы ведь знаете, что у нас заведено дело на аптечного работника, торговавшего наркотиками незаконно. Как ваше мнение, не связана ли Валькова? По клинической картине, по иным
