Мельников развел руками:
– Внедриться в их приятную компанию нашим агентам не удалось. Но эти парни из Нижнетагильской школы милиции разглядели, похоже, дорожку наркотика от рынка к потребителю. Есть у Переплетченки дама сердца. Это, естественно, не криминал. Но можно допустить, что она же и дама его кармана, то есть пособница. Ее зовут Эльвира Сорочкина. Работает парикмахершей в мужском салоне ателье «Гармония». Проживает в доме напротив «Гармонии». Если верить твоей наркоманке Вальковой, что Переплетченко поторговывает наркотиком, то версия такова: у себя в квартире это добро осторожный Боря не держит, только находит покупателя, направляет к Сорочкиной, и она клиента отоваривает. Ну как?
– Молодцы стажеры! Надо поговорить с полковником, чтобы после выпуска их к нам направили.
– Слушай дальше. Парни по собственной инициативе все три дня присматривали за парикмахерской.
– Не примелькались там?
– Говорят, нет. Особенного ничего не заметили, кроме… Мужской зал «Гармонии» ежедневно посещает некий клиент. И есть тут одна любопытная деталь. Когда на третий день он явился в третий раз, стажер Иконников позвонил из автомата мне. Я на «газике» сразу туда. Застал клиента, когда он выходил из парикмахерской. Гляжу, а ведь где-то я эту личность видел. Этакий юноша бледный со взором дебильным. Вспомнил: в позапрошлом году он проходил у нас по делу о краже цветов из городской теплицы. Он тогда в ПТУ учился, малолетка.
– Парикмахерша ему что-нибудь передавала?
– Не установлено.
– Тогда, как пишется в молодежных изданиях, «а может, это любовь»?
– И я так подумал. Но любовь – к чему? Я поднял из архива то цветочное дело двухгодичной давности. Фамилия юноши Ципляков, присудили ему тогда год условно. В характеристике из ПТУ любопытная строчка: этот юноша любил нюхать не только цветы, но и всякие аэрозоли. Не возлюбил ли ныне опиум?
– Как стажеры? Не остыли?
– Наоборот, воодушевились.
Корнев явился на объект без пяти восемь. Строители работали до девяти вечера, и другие сторожа приходили не раньше половины девятого. Но Корнев всегда к восьми, как положено. Строители ничего уже не делали, курили, анекдоты травили. Считалось даже как бы неэтичным по отношению к товарищам вкалывать «до упора»: «Тебе что, больше всех надо?»
Корнев строителей не укорял: сами с башками. Но к ним и не примыкал, а шел осматривать объект, запирал двери, где они уже были навешены и имели замки, иной раз требовал от бригадира или прораба, чтобы прибрали небрежно брошенный инструмент, материалы, предметы сантехники, прочие соблазны для несунов.
Начальство уважало Корнева за дисциплинированность, за бережливость к народному добру. Он самый молодой из сторожей стройуправления, физически крепкий, может и по шеям надавать кому следует, окрестные ханыги в дежурство Игоря не отваживаются проникать на стройку в поисках «чего плохо лежит». Профсоюз время от времени подкидывал скромному труженику премии: парень учится заочно в вузе, работает сторожем ради свободного для учебы времени, и лишний червонец для него подспорье. С женой не повезло, характерами не сошлись, и он квартиру ей оставил, сам в общежитие ушел – есть же еще благородные мужчины! Надменные конторские девы, шумливые малярки-отделочницы заговаривали с Игорьком, завлекали как умели – и вздыхали разочарованно: все безответно, разведенную жену забыть не может, бывают же верные мужчины!
В полдевятого строители побрели мыться, переодеваться. Корнев еще раз обошел стройку. Шугнул из подъезда куривших там пацанов. Вернулся в голубой вагончик с трапиком, где перед сменой переодевались строители, а по ночам, запершись от хулиганов, спали сторожа. Корнев никогда на посту не спал. Считал, во-первых, что когда можно не нарушать закон, распорядок ли, то и не следует нарушать, а когда без этого не обойтись, то надо действовать с умом; во-вторых, лучше не позволять себе поблажек, дабы не расслабиться вовсе – жизнь слабаков не уважает. Ночью Корнев читал детективы. Иногда готовился к зачетам в вузе. Правда, за пять лет учебы в Свердловском институте народного хозяйства он добрался только до третьего курса, и то с «длинными хвостами», но это не беспокоило: числится студентом- заочником, ну и порядок, а настанет время, будет и диплом.
В половине десятого пришел к нему в вагончик Сопляк. Белобрысый, с россыпью прыщей на бледной песьей мордочке. Обычно вялый, заторможенный, сегодня он выглядел как нормальный придурок: глазки водянистые блестят, движения суетливые, на толстых губах улыбка.
– Так, – сказал Корнев. – Значит, привезли?
– Ага! – осклабился Сопляк всеми порчеными зубами.
– Сколько?
– У меня было полсотни, на два раза дали!
– Нет, сколько у нее всего?
– Откуда знаю.
– Славик, две дозы мало.
– Ну!
– Надо у нее все купить.
– Все? Хы-хы! Денег нету.
– Я дам.
– Чо-о? Врешь ты. Может, там на тыщу рублей.
– Найдем и тыщу, раз надо. Но ты уж сам, Слава, понял? Она ж меня не знает, верно? Ты для нее свой в доску, ты и купишь. Скажи ей, брат в кооперативе большую деньгу зашибает, тоже колется. Скажи, все берем, деньги сполна и сразу. Понял? Но смотри, чтоб никому ни слова.
