У нас с Галкой каникулы

Прошли мы по узенькой улочке до самого конца, потом повернули на­лево, потом направо. Галка перебегала с места на место, то с моей стороны пойдет, то с Алешиной. И все чего-то бол­тала, от радости, наверно, что наконец-то мы идем в сов­хоз.

Алеша все время молчал, глаза у него были какие-то грустные. Я подумала, что, наверно, он скучает о папе с мамой. Еще я вспомнила, что никогда не видела его с ре­бятами, и спросила — есть ли у него здесь товарищи. Мне давно хотелось об этом узнать. Алеша ответил, что това­рищи у него есть, но видится он с ними только по вечерам, когда приезжает Мария Васильевна. Он и в футбол с ними играет, и корзиной рыбу ловит. Эти ребята живут в сосед­нем поселке, довольно далеко, зато там речка глубокая, ку­паться хорошо.

— Но часто я и по вечерам никуда не хожу,— сказал Алеша.— Привезет тетя Маша новую книжку из города, и мы читаем с Дмитрием Ивановичем, разговариваем, ведь днем нам иногда и поговорить-то некогда.

— Я бы тоже могла сто часов с ним просидеть,— сказа­ла Галка,— он такой веселый, все шутит, смеется.

Алеша нахмурил лоб, потом длинно-длинно вздохнул, так мне вздыхается после того, как я поплачу, вздохнул он и сказал, что Дмитрий Иванович часто притворяется, что ему весело, не хочет он огорчать тетю Машу, его, Алешу, друзей, которые приезжают его навестить. Только иногда, очень редко он вдруг скажет: «Подремлю-ка я минуток шестьдесят, а вы малость отдохните от меня». И все уже знают, что у него очень сильно заболела голова.

— Лучше бы он покричал,— сказала Галка.— Я когда сильно ушибусь, то обязательно кричу, так мне легче.

— Тебе-то легче... — Алеша опять задумался,— а твоей маме?

— Когда я себе зуб вышибла, у мамы даже с сердцем было плохо. Ей какие-то капли давали,— сказала я.

И еще я вспомнила вот о чем. Зимой у меня однажды подметка у сапога отстала, и туда все время набивался снег, а я вытряхну его и опять гуляю. И простудилась. Ничего у меня не болело, просто был кашель да насморк. Но меня уложили в постель, все обо мне заботились, папа приносил мое любимое сгущенное молоко, мама поила ме­ня чаем с малиновым вареньем. Она часто ставила мне градусник, и я изо всех сил прижимала его к себе, чтобы температура была повыше, чтобы все подольше за меня волновались...

— Лес! — закричала Галка.— Смотрите, сосны какие, до самого неба!

Очень все хорошо объяснил нам Колятка, теперь мы скоро увидим подсолнухи. Колятка говорил, что эти под­солнухи посадили не на масло, как сажают у нас на Украи­не, а на корм скоту, что их потом скосят. Подсолнухи еще были маленькие, да удаленькие, они уже цвели, и совсем не хотелось думать, что их просто возьмут и скосят, как обыкновенную траву.

От подсолнечного поля совхоз совсем близко, говорил Колятка. А совсем рядом мы увидели высокие белые до­ма. Выходит, мы пришли в какой-то город. На крайнем до­ме мы прочитали: «Улица Мира». У нас в Харькове тоже есть улица Мира, в Москве — проспект Мира, там инсти­тут деда Володи. И в Волгограде наша тетя живет на улице Мира. Наверно, в каждом городе есть улица, которая на­зывается так хорошо: «Улица Мира».

— Должно быть, этот город, или большой поселок, вы­строили очень недавно,— сказал Алеша,— дома все новые, деревья молодые, только тополя высокие, но они растут не по дням, а по часам.

— А сколько цветов,— сказала я,— пионы, розы, а маль­вы какие высоченные, вот бы баба Ната посмотрела.

Мы подошли к старушке, она сидела на лавочке и что-то шила. Алеша попросил ее:

— Скажите, пожалуйста, как нам пройти в совхоз, он должен быть где-то неподалеку.

Бабушка посмотрела на него, на нас, улыбнулась, пока­чала головой. 

— Так ведь уже пришли вы, внучек, вот он, наш сов­хоз,— ответила она.— Вам тут кого надо-то?

— Большаковых,— ответила я, а про себя подумала, что, наверно, мы все-таки не туда попали.

— У них еще два мальчика, потом бабушка Анисья, потом тетя Стеша, потом дядя Коля,— быстро объяснила Галка.

Бабушка весело рассмеялась.

— Да уж знаю, знаю,— сказала она,— кто ж тут Большаковых не знает! На этой улице они и живут. На том краю поселились, поближе к фермам.

— А ведь я спрашивала Колятку про их совхозный дом, намного ли он больше зареченского,— сказала я, когда мы шли по улице.— И бабушку Анисью я спрашивала. Она хотела рассказать, а Колятка ей не велел, придут, говорит, сами увидят.

— Колятка нас разыгрывал,— сказала Галка.— Я знаю, чего он хотел, он хотел, чтобы мы пришли сюда и удиви­лись.

И мы весь день удивлялись. Оказалось, что всего не­сколько лет назад здесь и деревянных-то домов было не больше двадцати. А теперь все четырехэтажные, универ­маг от угла до угла, красивый Дом культуры да еще кино­театр.

Бабушка Анисья и мальчишки водили нас по своей большой квартире, Федька везде включал свет, хотя и так было светло, открывал холодильник, он даже хотел запус­тить пылесос, но Колятка ему сказал:

— Расхвастался, что они, пылесоса не видали!

Потом нам показали яблоню, ту самую яблоню, на ко­торой жили разные яблоки.

— Вон уже какая вымахала,— сказал про нее Колят­ка,— а ведь вовсе еще молодая. Ухаживаем мы за ней с отцом, вот она и пыжится, будто на дрожжах.

— А яблоков-то тьма-тьмущая,— сказал Федька,— ли­стьев не видать, но они тоже с умом, яблони-то, лишние яблоки сбрасывают. Это я вам с этого дерева яблоки при­носил.

Побежали мы на ферму. Тетя Стеша, Коляткина и Фе­дина мама, увидела нас, обрадовалась, стала знакомить нас с другими доярками. Они все были в белых халатах, в белых косынках, как врачи. Они только что подоили коров, и тетя Стеша сказала нам:

— Сейчас мы вас напоим парным молоком, еще теп­леньким. От какой коровушки желаете? Выбирайте!

Коровы все были одинаковые, все громадные, все рога­тые и все в черных и белых пятнах.

— Вот от этой,— Галка показала на одну корову,— она у вас такая важная.

Но тут другая корова как замычит. Мы все рассмеялись, а тетя Стеша подошла к ней и ласково сказала:

— Ах ты, мое золотко, хочешь своим молоком гостей попотчевать? Поглядите-ка, головой качает, хочу, говорит. Они ж у нас такие умницы, ну всё понимают!

Мы с Галкой уже видели раньше тетю Стешу, а Алеша смотрел на нее так удивленно и все время улыбался. Тетя Стеша тоненькая, а коса у нее толстая, почти до колен, просто коса, как у девочки. Смеется она звонко, все вре­мя шутит. Очень, наверно, весело живется с такой мамой ее мальчишкам. Даже жалко было говорить с ней про ба­бушку Анисью, потому что Колятка нам рассказывал, как тетя Стеша переживает, что баба Анисья слепнет. Но Ко­лятка посоветовал нам сказать о том, что просила нас пе­ редать наша баба Ната тете Стеше, а не бабушке Анисье.

— Бабушка нас, оказывается, обманула,— печально так сказал Колятка,— она никак не хочет операцию делать, вот и скрыла от нас, что зареченский врач ей написал. А ска­зала, что вылечить ее глаза нельзя, что, мол, врач говорит, это все от старости.

Передали мы тете Стеше, что баба Ната обязательно хо­чет осмотреть бабушку Анисью. И тетя Стеша сразу стала совсем другая — грустная, растерянная.

— Не хочет она больше врачам показываться,— сказала тетя Стеша,— жить, говорит, мне осталось с гулькин нос, проживу и в темноте. Кабы вашей бабушке,— сказала тетя Стеша,— удалось бы хоть маленечко ее подлечить, уж ка­кая бы это была радость!

— А вы ей пока ничего не говорите,— сказал Алеша.— Юна ведь приедет в Зареченск?

Тетя Стеша ответила, что директор обещал подвезти ее туда на днях, когда поедет в Москву.