то из «гравера» получится «перчаточник»: grauer – гравер, glouer – перчаточник. Строки приобретают новый смысл – «…Перчаточник противоречит (не соответствует) Натуре (Оригиналу, с которого следовало писать портрет)»…
Не слишком ли мы вольно обращаемся со словами? Могли ли читатели XVII века, как и мы, произвести такого рода замену? Вполне, ведь подобные игры с заменами букв для той эпохи были явлением характерным. В то время поэтическое творчество было неразрывно связано с формотворчеством, поэтому арсенал приемов, позволявших наполнить произведение дополнительным – скрытым, но угадываемым – смыслом, не ограничивался такой простой забавой, как замена буквы. Можно утверждать, что авторы той эпохи были мастерами иносказаний и мистификаций, однако это была своего рода игра, в которой победители не бывали названы, а истина всегда скрывалась. И об этом метко сказал Джордж Бернард Шоу: «Лучше всего сохраняется в тайне то, о чем все догадываются».
Однако вновь обратимся к портрету, который мы вырезали и смотреть на который нам категорически не рекомендовали. На этом портрете изображено не лицо, а скорее маска, хотя, возможно, что и второе лицо, наложенное на первое. Как мы уже заметили, глаза изображенного на портрете стараются заглянуть то ли под маску, то ли за спину. Возможно, что это также еще один из намеков на то, где нужно искать указание на истинного автора, ведь под маской может скрываться какая-то информация. И если вырезать маску точно по контуру, мы увидим слова, набранные на другой странице крупным шрифтом: «Уильям и Филипп, лорды». Что это? Совпадение или умысел? Быть может, это и есть истинные авторы, прославившиеся под именем Шекспира? Возможно, ведь в таком случае разъясняются многие «странности»: становится очевидным, что у фигуры на портрете два лица, поскольку авторов двое, и эти два лица, а также две правых руки и имел в виду автор стихотворения «К читателю», когда писал, что гравер «вступил в конфликт с природой». С этим трудно не согласиться, поскольку он в одной фигуре попытался совместить двух человек. Отсюда и все нелепости портрета. Если бы гравер, как пишет автор стихотворения, не вступал в конфликт с природой, а изображал натуру такой, как она есть, мы бы видели на портрете двух человек, а не тот удивительный «портрет», на который нам советовали не только не смотреть, но и вообще убрать из книги. Становится понятным и намек в стихотворении «К читателю»: «…О если бы он только нарисовал его разум на меди так же хорошо, как он схватил его лицо…». Ведь граверу удалось запечатлеть лицо-маску, а вот «разум», то есть имена авторов, так и остались под маской, причем в буквальном смысле.
Изложенная версия весьма любопытна и строится на прочных основаниях – печатном издании. Но давайте «примерим маску» – посмотрим, могли ли в действительности братья – граф Пембрук и граф Монтгомери – быть авторами «комедий, историй и трагедий Уильяма Шекспира».
Мы уже упоминали первое произведение Шекспира – поэму, вышедшую в 1593 году и посвященную графу Саутгемптону. В посвящении автор говорит, что это его первое произведение. Могла ли эта поэма принадлежать перу графа Пембрука или графа Монтгомери, ведь тогда Уильяму было тринадцать лет, а Филипу девять? Возможно ли, чтобы в столь юном возрасте люди писали поэмы? Принципиально это возможно, ведь история знает немало примеров того, как потрясающий талант проявлялся у гениев в раннем детстве. Вспомним хотя бы вундеркинда Моцарта. Тем более что детей окружали вполне зрелые литераторы, в числе которых была и их мать – графиня Мэри Пембрук. К тому же в этом случае становится понятным посвящение, написанное ребенком, который обращается к старшему по возрасту, но не к стоящему выше на социальной лестнице. Ощущается почтительное отношение младшего к старшему, но равному по происхождению.
На «двойственность» авторов произведений Шекспира указывает и следующий фрагмент из поэмы «Венера и Адонис», написанной в 1593 году:
Таким образом становится понятно, что поэму писали двое.
На авторство братьев косвенно указывают и другие издания произведений Шекспира: в 1632 году Фолио Шекспира было переиздано, а уже в 1640 году вышел сборник поэм и сонетов Шекспира, где был помещен портрет, похожий на портрет из Первого Фолио, но со значительными отличиями. Так, одна рука изображенной фигуры закрыта плащом, другая, затянутая в перчатку, держит лавровую ветвь. Одна рука может говорить о том, что на портрете изображен лишь один представитель той пары, которая скрывалась за именем Шекспир. Почему? Возможно, что творцов удивляла недогадливость публики, и после смерти Уильяма Пембрука (в 1630 году) Филипп решился еще немного «помочь» читающей публике понять, кто является автором книг, в том числе и поэтического сборника 1640 года. Возможно, поэтому под портретом он и поместил слова:
Эта эпитафия содержит еще одну аллюзию: доподлинно известно, что Уильям Шекспир из Страдфорда в театре играл роль Тени отца Гамлета, он даже на сцене был не королем, но только тенью. Об этом и говорит Филип Пембрук в «эпитафии» под портретом. И в его словах звучит боль автора, вынужденного наблюдать, как его произведения приписывают другому – Шекспиру из Страдфорда-на-Эйвоне. Но не нашлось волшебника, который бы сказал: «Тень, знай свое место!». Напротив, уже в третьем издании Фолио исчезли все вышеперечисленные загадки – лист с портретом «Шекспира» оказался слева и под ним уже не было текста с посвящением и именами авторов – братьев Уильяма, графа Пембрука, и Филиппа, графа Монтгомери, как и во всех последующих изданиях.
А может, все-таки Шакспер?
Всякий творец – заговорщик; и все фигуры на доске, разыгрывая в лицах его мысль, стояли тут конспираторами и колдунами. Только в последний миг ослепительно скрывалась их тайна…
И все-таки все изложенные выше версии имеют множество недостатков: слабую аргументацию, надуманность совпадений и странную череду случайностей. У каждой из рассмотренных версий есть свои сторонники, которые объединены в единое направление, всех их называют «антистрадфордианцами». Большинство же читателей и ученых все-таки склоняются к мысли о том, что не было никакой мистификации – актер Шакспер и Великий Бард Шекспир – это одно и тоже лицо. Мы уже говорили о том, что у «подлинного» Автора не было видимых оснований десятилетиями хранить тайну своего имени и уж тем более избрать в качестве прикрытия актера той труппы, которая ставила пьесы. Ведь он регулярно попадал бы в нелепые положения, когда ему приходилось бы давать объяснения темных мест в написанных не им пьесах, производить на ходу нужные изменения, знать наизусть сотни и тысячи чужих строк. Если, как подчеркивают антистрадфордианцы, Шекспир-актер был всего лишь неграмотным пьяницей и вымогателем денег у подлинного автора, то сомнительно, что он десятилетиями мог играть роль «прикрытия». Зачем автору нужно было подобное прикрытие, когда значительно проще было взять псевдоним? Некоторые современники Шекспира так и поступали, причем их настоящие имена остались и поныне остаются неизвестными.
Что бы не говорили антистрадфордианцы, у нас есть несколько свидетельств, в том числе самого Бена Джонсона, что современники считали автором шекспировских пьес актера Шекспира из Страдфорда. Сама идея отрицания авторства актера Шекспира возникла по разным причинам. Нередко это поясняется стремлением приписать их одному из представителей верхов, а не простолюдину. Часто играла немаловажную роль и погоня за сенсацией, желание предложить новое эффектное решение вековой загадки. А порой в основе этого лежала искренняя любовь к великим творениям английского гения (недаром работы ряда противников авторства актера Уильяма Шекспира немало способствовали изучению шекспировских творений) и протест против того образа довольного собой, благонамеренного и чинного страдфордского обывателя, который на основе немногих биографических данных рисовало западное литературоведение.
Итак, соперничество страдфордианцев и антистрадфордианцев породило множество талантливых и оригинальных исследований творчества и жизни Шекспира. Ведь страдфордианцы активно реагировали на все новые версии, выдвигаемые их оппонентами, нанося один за другим удары по хрупким построениям своих противников и обвиняя их прежде всего в том, что они изучают Шекспира в отрыве от среды, в которой он вращался, без исследования творчества других драматургов той эпохи. Если же следовать этим правилам, уверяют они, то многие сомнения отпадут сами собой.
Как уже говорилось выше, о Шекспире не сохранилось почти никаких биографических данных и
