Рузвельт сказал, что, если будет нужно, война будет и в 44 году.
Сейчас (около полудня) газета: итальянские газеты пишут, что война будет длиться 10 лет! Идиотизм или запугивание? Да, Херсон взят (по немецкому сообщению), Гомель тоже (русское сообщение).
Война в России длится уже 62-й день (нынче).
Олеандры в нынешнем году цветут у нас (да и всюду) беднее — цвет мельче, реже. И уже множество цветов почернело, пожухло и свалилось.
Как нарочно, перечитываю 3-й том «Войны и мира», — Бородино, оставление Москвы.
Ветер с востока, за горами облака, дует, довольно прохладно в приоткрытые окна. Но в общем солнечно.
Вчера Cannes, купался. Никого не видал.
Юбочки, легкие, коротенькие, цветистые, по-старинному простые, женственные, которые носят нынешнее лето. Стучат деревянными сандалиями.
Немцы пишут, что убили русских
С неделю тому назад немцы объясняли невероятно ожесточенное сопротивление русских тем, что эта война не то что во Франции, в Бельгии и т. д., где имелось дело с людьми, имеющими «L'intelligence», — что в России война идет с дикарями, не дорожащими жизнью, бесчувственными к смерти. Румыны вчера объяснили иначе — тем, что «красные» идут на смерть «под револьверами жидов-комиссаров». Нынче румыны говорят, что, несмотря на все их победы, война будет
Днем нынче было совершенно палящее солнце — настоящий провансальский день.
Был André Gide. Очень приятное впечатление. Тонок, умен — и вдруг: Tolstoy — asiatique. В восторге от Пастернака как от человека — «это он мне открыл глаза на настоящее положение в России»;, восхищался Сологубом.
Вечером известие, что Персия сдалась.
Вчера: ранен Лаваль (на записи волонтеров французов, идущих воевать с немцами на Россию). < …>
Gide видел Горького, но в гробу.
В Париже выдается литр вина на человека на целую неделю.
С утра солнце, потом небо замутилось, совсем прохладно. Ночью ломило темя и трепетало сердце — опять пил на ночь (самодельную водку)!
Взят Ревель. <…>
Купался за эти дни 3 раза. В среду был в Ницце, завтракал с Пушкиной. Выпил опять лишнее. Спьяну пригласил ее к нам в среду.
У Полонских получил письмо от Алданова.
Дни в общем хорошие, уже немного осенние, но жаркие.
Контрнаступление русских. У немцев дела неважные.
Кровь, но не сильная.
Вчера ездил с М. и Г. (в Cannes), после купанья угощал их в «Пикадилли».
Китайские рассказы Pearl Buck. Прочел первый. Очень приятно, благородно. Ничего не делаю. Беспокойство, грусть.
В газетах холопство, брехня, жульничество. Япония в полном мизере — всяческом. Довоевались < …>
Нынче 76-й день войны в России.
Серо и прохладно. Безвыходная скука, одиночество. Нечего читать — стал опять перечитывать Тургенева: «Часы», «Сон», «Стук, стук!», «Странная история». Все искусственно, «Часы» совершенно ненужная болтовня. <…>
Бесстыжая брехня газет и радио — все то же! Утешают свой народ. «В Петербурге мрут с голоду, болезни…» — это из Гельсингфорса. Откуда там что-нибудь знают? <…>
В ночь с 10 на 11 в час с половиной проснулся от стука в дверь — очень испугался, думал, что с В. что-нибудь. Оказалось — было два страшных удара, англичане бросили бомбы между Восса и Mandelieu на что-то, где будто бы что-то делали для немцев. Я не слыхал, а когда кинулся к окну, увидал нежную лунную ночь и висячий невысоко в воздухе над Восса малиновый овал — нечто жуткое, вроде явленной иконы — это освещали, чтобы видеть результаты бомбардировки. Говорят, разрушены и сожжены какие-то ангары. <…>
Опять перечитываю «Вешние воды». Так многое нехорошо, что даже тяжело.
Нынче прекрасное, солнечное, но прохладное утро.
На фронтах все то же — бесполезное дьявольское кровопролитие. Напирают на Петербург. Взяли Чернигов.
Ждем к завтраку Левина, Адамовича и André Gide.
Во вторник все названные были. Я читал «Русю» и «Пашу». <…>
Во время обеда радио:
Приходили ко мне М. и Г. — Галина ревет, пила у меня rosé.
Взято то, взято другое… Но — quoi bon? Что дальше? Россия будет завоевана? Это довольно трудно себе представить!
Русское радио: «мы эвакуировали Киев». Должно быть, правда, что только вчера, а не 19-го, как сообщали немцы.
Г. и М. продолжают еще раз переписывать мои осенние и зимние рассказы, а я вновь и вновь перечитывать их и кое-где править, кое-что вставлять, кое-что — самую малость — зачеркивать.
Потери немцев, вероятно, чудовищны. Что-то дальше? Уже у Азовского моря — страшный риск…
Послал (завтра утром отнесет на почту Бахрак) Олечке письмо: три маленьких открытки шведских и стихи:
