словно длинноногий жеребенок, вскочивший с земли в деревенском загоне, она прыгнула на него, обхватила руками и поцеловала. Это был момент наивысшего подъема. Она не была фантазеркой. Она была реалисткой. Ее воспламенило то, что дело было решено. Одним махом она обеспечила фундамент своей амбициозной схемы, а строилась она на скале, а не на зыбучем песке. Родригес и Питтс. Питтс и Родригес. Она приперла к стенке рынок визуальной красоты. Она высадила противников из привычных рамок, без которых никто до этого не мог позволить себе работать. И теперь остается вопрос исключительно о том, как придумать цену для того, что цены не имеет. Гора денег, которую она построила за время своей карьеры фотомодели, и ее аванс за книгу уже казались такими малюсенькими. Впереди брезжили серьезные баксы, такие, что сотрут из памяти благовоспитанную псевдобедность ее детских лет и заполнят пустоту в ее жизни, позволив ей иметь то, в чем она нуждается больше, чем в кислороде… ее собственную неповторимость и свободу действий.
— Господи, Криста, отцепись от меня, слышишь? А то все подумают, что я порядочный.
Он захохотал, когда она навалилась на него, упал спиной на песок с Кристой наверху. Она тоже хихикала, тиская и щекоча его. Много лет назад он изменил ее жизнь. И теперь обещает сделать это снова. И что там говорится про коммерцию и похоть? Да, что бы ни говорили. Все верно.
— Господи Боже, секс на пикнике в Палм-Бич? Что еще люди придумают дальше?
Патрицианский голос, полный псевдовысокомерного и насмешливого удивления, вторгся в видения Кристы о ее чудесном будущем.
Яркая упаковка от Лилии Пулитцер, тошнотворный коктейль из лимонно-желтого, пастельно-розового и бананово-желтого, нависла над ними. Похожая на учительницу подготовительных классов, женщина, которую облегали эти цвета, выглядела так, словно она только что сделала «смертельную» подачу мяча. Ее ноги напоминали стволы деревьев, ширина их была одинаковой что в щиколотке, что у колена, однако в бедрах они неимоверно расширялись, встречаясь с задом-наковальней. Загар ее был махагонового цвета, словно она только что вернулась с теннисного корта. Она гневно пыхтела маленькой черутовой трубкой.
— Ну, так кто же это ухитрился сохранить свои гормоны живыми к концу сезона? Криста? Неужели это Криста Кенвуд? Боже, и в самом деле. Что бы ты там ни принимала, поделись со мной.
Криста не без усилий повернулась назад и уставилась против солнца на амазонку.
— Боже, Пышка! Ты-то как поживаешь? Я думала, что ты живешь в Висконсине либо где-то еще в глубинке.
— Я и жила, с обалденным мужиком, который меня лупцевал. К несчастью, он свалился с лошади, и тогда мне пришлось бить его самой, а это не доставляло мне и половину того, прежнего, удовольствия, так что я бросила его и вернулась сюда снова. Палм-Бич просто рай для мазохистов, и я уверена, что джентльмен, которого ты терзаешь на песке, непременно согласится. Можешь нас представить друг другу?
— О, Стив, это Марта Келлог. Марта, Стив Питтс.
В Палм-Бич второе имя считалось гораздо более важным, чем первое.
— Питтс, — произнесла вагнерианская фигура в юбочке. — Кажется, в Мэне живут какие-то кузены Питтс. — Она грозно уставилась на него. Стиву не было ясно, какую карму, хорошую или плохую, усилит его подтверждение родственных уз.
— Я изменил фамилию в двадцать один год, раньше был Болл, — сказал он на всякий случай. У него появилось предчувствие, что в Марте Келлог он может встретить Ватерлоо.
— Как все подходит, — ответила она, фыркая. — В этом городе все наши балы на самом деле провалы[8]. Уж я-то знаю. Я устраиваю большинство из них.
— Ты? — спросила удивленно Криста. Марта принадлежала к бедным Келлогам.
— Да. Я работаю у милейшего Брюса Сатка. Работаю с ним, точнее. Подобно Нелл Гвинн, я девушка цветочника.
— Боже, — сказала Криста, морща нос. — Все те же болезни.
— Времена меняются, Криста. Мы стали культурными не так давно. Ну, я говорю не про тяжелую, хард-культуру, вроде балета или оперы, а про культуру в духе Барбары Буш, кампанию по распространению грамотности — например, детей учат читать «ТВ-Таймс». У меня было ужасно много хлопот с продажей столов, пока я не заарканила Ферджи, которая может обставить открытие бутылки кока-колы так же торжественно, как будто речь идет о праздновании освобождения Кубы. Она рассказывала сомнительные анекдоты и кидалась хлебом, в конце концов угодила в глаз Джеку Ван Барену. Тот жаждал возбудить судебный иск, но его убедили в конце концов, что это будет не спортивно, потому что англичане не играют в судебные игры.
— Ничего на Палм-Бич не изменилось. — Криста рассмеялась. Она начинала осознавать, как же сильно любит это место, с его бесцеремонностью, недомолвками и накрепко хранимым секретом его необыкновенной красоты. Жители ухитрялись делать великолепную работу, маскируя ее от внешнего мира так, чтобы сами они могли наслаждаться всем, подобно своим отцам и дедам, и чтобы все осталось их детям и внукам, когда сами они уже давно уйдут из жизни.
— Au contraire[9], как говорят лягушатники. Я нашла по крайней мере три вещи, которые изменились, когда вернулась назад из прерий. К счастью, я уже забыла, что это за вещи.
Криста засмеялась.
— Послушай, Пышка. Мне очень хочется встретиться с тобой, пока я здесь. Я сейчас снимаюсь для «Вога», но мы будем заканчивать работу сегодня вечером, а потом я собираюсь несколько дней тут просто побездельничать. Что ты скажешь насчет обеда в воскресенье?
— Не могу, дорогая. Мери Уитни устраивает колоссальный прием. Я говорила ей, что воскресенье неудачный день, на что она ответила, что по воскресеньям на нее нападает скука и необходимо взбодриться джазом. Я не думаю, что это так уже страшно, поскольку у жителей Палм-Бич все равно не бывает рабочего утра в понедельник. Слушай-ка, почему бы тебе не прийти? Все будет совершенно выше всякой меры — игрушечные мальчики, выкрашенные золотой краской, аллигаторы, ламбада и музыканты из ночного клуба под названием «Л. А. Ганз», которые, очевидно, представляют из себя последнее слово в андрогинии. Ты ведь знаешь, насколько Мери не любит отставать от моды. Она рискует ужаснуть всех местных, но дом у нее будет полон меритократов из греховного города, которые будут думать, что это типично для Палм-Бич. Кстати, весь народ, кого мы знаем, уйдет к одиннадцати, и мы сможем вести себя действительно плохо, а все же гордо держать свою голову на следующий день в обществе.
Криста немного подумала. Мери Макгрегор Уитни устраивает прием. Мери Уитни, чьи деньги были настолько старыми, что покрылись печеночными пятнами. Мери Уитни, старинная подружка Кристы еще с дней жизни в Палм-Бич, которая превратила свою серебряную ложку в состояние из слитков платины. Мери Уитни начинала с дизайна костюмов. Теперь она занимается дизайном жизней. Она превратилась в индустрию моды Америки и теперь крупней, чем Эсте Лоде, Кальвин Клейн и Ральф Лоран, слепленные воедино, и вот Криста Кенвуд получила приглашение к ней на банкет. Два плюс два звонко сложились в четыре у нее в уме. Кто сможет купить комплект Питтс-Родригес для ведения всемирной рекламной кампании? Кто лучше всего сможет заполучить миллионы? Кто незаметно окажется втянутой в бизнес с давнишней подругой детских лет? Ответ на все эти вопросы оказывался одинаковым. Мери Макгрегор Уитни.
— Это вы о
— Уф, настоящая Мери Уитни, как любят говорить селяне, — с насмешкой сказала Пышка. — В какого пылкого маленького бобра она превратилась. Она бывает недовольна, если просто так тратит унаследованное состояние. Ей необходимо заставить каждого почувствовать себя виноватым, несмотря на любой успех. Представь, к примеру, желание разрабатывать все эти жуткие одежды для ужасных нуворишей. Помнишь, как она на спор занималась тем самым с полисменом под джипом возле 264-го? Она отключилась, надышавшись выхлопными газами, потому что настояла, что будет лежать сверху. Даже тогда, подростком, она уже была деловой.
— А как она соблазнила младшего брата Гарретсона Дюпона в Дрир-парке, а тому было только
