стоит. Он нам всем сразу очень понравился! И мы тогда подумали — ты же не станешь на коньках до ста лет кататься! А на стуле можно хоть всю жизнь сидеть! Представляешь, вот будет тебе сто лет, и ты будешь сидеть на этом стуле и вспоминать всё наше третье звено!
— А если я только до девяноста лет доживу? — спросила я.
Но тут мама внесла горячие пирожки и велела нам всем садиться за стол.
Сначала мы ели салат. Потом холодец с хреном. Потом пирожки с капустой. А потом мы пили чай. К чаю нам дали пирог с вареньем и торт «Ленинград». А ещё были конфеты «Стратосфера», «Лето», «Осенний сад» и карамель «Взлётная».
А потом мы пели песни и играли в прятки, и в фанты, и в цветы, в «жарко» и в «холодно». А папа мой постелил газету, встал на мой стул и, как маленький, прочёл стихи про петушка:
А братья Кармановы кукарекали, а Коля Лыков показывал гимнастику, а мама показывала всем мои новые книжки. А я сидела на моём стуле и потихоньку его гладила. Он мне очень понравился! Такой коричневый, гладенький… Он на витрине стоял. Значит, он из всех стульев самый лучший!
А потом день рождения кончился. Все разошлись, и я стала ложиться спать.
Я придвинула стул к кровати и аккуратно разложила на нём свои вещи. Как всё-таки замечательно иметь свой собственный стул! А потом я заснула. Мне приснилось, как будто я уже бабушка. И мне сто лет. И я сижу на моём стуле и вспоминаю всё наше третье звено.
МАЛЕНЬКИЕ ПОВЕСТИ
ВЕРНАЯ СОБАКА УРАН
КРАСНЫЙ САМОКАТ
Всё было как обычно.
Обычный день.
Обычная погода.
Наш обычный двор.
Как обычно, мы с Люськой играли во дворе в классики. Люська с закрытыми глазами перешагивала из одной клетки в другую и спрашивала:
— Мак?
— Мак.
— Мак?
— Ты давай не подглядывай.
— Бессовестная! Я не подглядываю!
— Сама бессовестная. Я вижу — подглядываешь. Зажмурься изо всех сил.
Люська зажмурилась изо всех сил, сделала шаг и наступила на черту.
— Мак?
— Дурак!
Люська открыла глаза и уже открыла рот, чтобы заспорить. Но тут с ней что-то случилось. Она так и осталась стоять с разинутым ртом. Она смотрела куда-то позади меня. Я обернулась.
Из подъезда выплывал во двор огромный красный самокат. Он сиял на солнце. Он горел как огонь. Смотреть на него было больно. Его блестящий звонок так сверкал на солнце, что резало глаза. У него были чистые белые резиновые шины.
Самокат выплыл из подъезда и медленно направился к песочнице. Он был гордый и рогатый, как олень. Рядом с ним шёл Павлик Иванов.
Возле песочницы самокат остановился. Павлик сел на край песочницы и стал дуть на руль.
Мы нерешительно подошли к Павлику.
— Павлик, дай прокатиться, — почему-то шёпотом попросила я.
Павлик дунул на блестящий звонок и стал тереть его рукавом. Потом он зазвонил. На нас он даже не посмотрел.
— Разойдись! — сказал Павлик, закинул ногу на самокат и поехал.
Мы стояли и смотрели, как он едет.
Сначала он ездил вокруг нашего дома. Потом вокруг лужи. Потом прямо по луже. Потом стал гоняться на самокате за кошками. А потом Павлик гонялся за нами и кричал:
— Задавлю!
И мы как дуры от него бегали.
А потом он дал нам прокатиться. Всего по одному разу. И тогда я поняла, что больше всего на свете люблю кататься на самокате.
«ДАВАЙ КУПИМ ТЕБЕ БЕГЕМОТА»
Я еле дождалась, когда мои родители пришли с работы.
— Мама и папа, — сказала я, — слушайте меня внимательно. Сейчас я вам скажу что-то очень важное.
— Ты получила единицу! — сразу испугалась мама.
— Ничего подобного. Единиц я уже два месяца не получала.
— Ну, значит, снова разбила окно! — сказал папа.
— А вот и не угадал! Просто я хочу у вас что-то попросить… Мама, ну что ты так смотришь?
— Проси скорее, — сказала мама. — У меня на кухне картошка подгорает.
— Мама и папа, — сказала я, — купите мне, пожалуйста, самокат.
— Прекрасно, — сказала мама. — Три дня назад тебе нужен был попугай, на прошлой неделе ты просила балалайку. Что ты попросишь завтра?
— Зачем тебе самокат? — сказал папа и раскрыл газету. — Давай лучше купим тебе бегемота.
