Это, конечно, стихи были не бог весть какие, но Кате с Маней понравились. Потом они все трое взяли из альбома мамину фотокарточку, нарисовали прямо на маме усы, большой чёрный берет и широкую чёрную блузу с бантом, какие в старину носили художники, приклеили фотокарточку на стенгазету и нарисовали под ней большие красивые буквы: «Знаменитый художник Вероника Владимировна». А потом ещё Катя написала своей рукой такие стихи:
Манечка нарисовала вокруг газеты рамку, венок из незабудок и васильков, сверху, под названием, — улыбающееся лицо своей любимой куклы Зюзи, чем-то удивительно смахивающее на кусок пирога с капустой, и они показали стенгазету маме.
Когда Вероника Владимировна увидела свою испорченную фотографию, она сначала ужасно разозлилась! А потом ничего, засмеялась. Её развеселила кукла Зюзя и то место, где было сказано, что она «большой художник». Вероника Владимировна с этим была совершенно согласна.
Но всё равно она не очень-то обратила внимание на стенгазету. Ей, как всегда, было некогда, она хотела поскорее сесть писать цветущий кактус на фоне окна, уж очень он был красивый. Вероника Владимировна всегда писала цветы, когда освобождалась от домашних дел.
КАК КОТ МЫШКИН ТОЖЕ ПРОЯВИЛ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ СПОСОБНОСТИ
Однажды Вероника Владимировна делала рисунок для ткани. Вероника Владимировна долго старалась, но рисунок никак не получался — цвета выходили какие-то мрачные, скучные.
«Да в платье с таким рисунком ни одна женщина не захочет ходить! — думала Вероника Владимировна. — Постарела я, что ли? Всё это похоже на осеннюю лужу. Наверно, оттого, что у меня настроение плохое. Пойти, что ли, в кино, рассеяться немножко?..»
Вероника Владимировна позвонила своей подруге Лене Кулебякиной, и они вдвоём отправились в кино. Потом они зашли на выставку известного художника, поглядели пейзажи, повосторгались, поахали, написали в книге отзывов всякие приятные слова о высоком мастерстве этого художника, потом немного посидели в кафе, и настроение Вероники Владимировны несколько поднялось.
Она весело попрощалась с Леной и пошла домой дорисовывать эскиз.
«Назову его „Весенняя радость“, — думала она. — Пусть он будет весёлый, живой и сочный. Пусть там будет много зелёного, голубого и ярко-жёлтого. Ткань будет лёгкая, весенний шёлк, и пусть каждая женщина, которая сошьёт себе из этой ткани платье, почувствует себя счастливой! Ах, честное слово, я с большим удовольствием примусь сейчас за работу!»
Вероника Владимировна не знала, не могла догадаться, что её милые дочери, оставшись дома в одиночестве, времени тоже не тратили, а решили немного заняться творчеством.
Они раскрыли баночки с гуашью, которые стояли на столе Вероники Владимировны, и стали мазать гуашью на белом листе бумаги. Они с увлечением мазали минут пятнадцать по большому белому листу, превратив его тут же в неразборчивое месиво красок и не оставив ни кусочка незарисованного места, а потом откинули головы и стали разглядывать своё «произведение», точь-в-точь как это делала Вероника Владимировна. Они прищуривали глаза, склоняли головы направо и налево и даже глядели на рисунок в кулак, но, как видно, тоже от своего творения в восторг не пришли.
— Какая-то гадость! — заявила Катя. — Видно, мы постарели. Ничего у нас с тобой, Манечка, не получается. Разве это рисунок? Это не рисунок, а сплошное недоразумение!
— Это всё оттого, что у нас настроение плохое! — воскликнула Маня. — Надо позвать Мышкина и устроить кино.
Они побежали на кухню за котом Мышкиным, застав его за малопочтенным занятием (Мышкин ел на плите прямо из сковородки котлету), и прямо с котлетой в зубах поставили Мышкина на стол Вероники Владимировны. Серый толстый Мышкин сначала не мог понять, чего от него хотели. И вообще его интересовала только котлета, поэтому он немедленно её доел и с удивлением взглянул на оживлённые лица Кати с Манечкой, по которым сразу заподозрил, что они задумали какую-то очередную каверзу.
«Дело добром не кончится! — подумал Мышкин. — Надо побыстрее смыться!»
Но не тут-то было. Вырваться из рук юных хозяек оказалось невозможно, и кот Мышкин, тяжело вздохнув, подчинился их воле.
Катя с Манечкой, весело хихикая, обмакнули мягкие лапы Мышкина в баночки с гуашью (левую переднюю — в зеленый цвет, правую переднюю — в желтый, левую заднюю — в синий, правую заднюю — в голубой) и силком заставили Мышкина пройтись по бумаге.
«Ишь что придумали! — ворчал про себя Мышкин. — Ну, смотрите, мама придёт, задаст вам перцу! Она не допустит, чтобы на её столе кто-нибудь хозяйничал! Она за меня отомстит, вот увидите, глупые девчонки!»
Мышкин, брезгливо дёргая лапами, прошёлся по бумаге, соскочил на пол и умчался на кухню, оставляя на полу разноцветные следы.
Когда пришла Вероника Владимировна, она, разумеется, рассвирепела, обнаружив в своей комнате следы присутствия её непослушных дочерей.
— Екатерина! Мария! А ну, идите сюда! — закричала она. — Вы что мне тут устроили?! Кто вам позволил сюда входить, гадкие каракатицы?! Кто вам разрешил касаться моих красок?! И что это за кошмарная грязь на столе и на полу, отвечайте!
— Это не мы, мамочка! — сразу испугались Катя с Маней. — Это Мышкин! Он сюда вбежал и на стол… А мы его не пускали! Правда, Мышкин? Ну, скажи, скажи мамочке, правда, мы тебя не пускали?
«Как же! Не пускали! — проворчал про себя Мышкин и потёрся спиной о ногу Вероники Владимировны. — А ну-ка, мамочка, дай им жару! А то совсем распустились!»
— А это ещё что?! — продолжала грозно Вероника Владимировна. — Что это тут лежит?! Откуда это взялось?! — И она схватила в руки разноцветный лист бумаги и вдруг замолкла и принялась с удивлением его разглядывать. Минуты две она молча разглядывала коллективное творение. Катя с Манечкой уже подумали, что сейчас мама порвёт его на мелкие кусочки, но она вдруг сказала:
— Странно. Ничего не понимаю. Кто это мог нарисовать? Ведь не вы же, мартышки бесхвостые?..
— Конечно, не мы! — обрадовались Катя с Маней. — Это Мышкин рисовал. Правда, здорово?
— Вообще-то, неплохо, — подняв брови, сказала Вероника Владимировна. — Вот не думала, что
