Информационная картинка и ландшафт накладывались, совмещались, но не мешали одна другой. Орнамент четко возник перед внутренним взором. Я прикрыл глаза, теперь настало время расслабиться — пусть Дагг-Ош ведет меня по завитой и прихотливой дорожке, начертанной на ее ножнах. Узором танца, равного схватке. Тактикой боя, сравнимой с развеселой пляской. Ты ведь сам так говорил, Ворон? — вот и попляшем…
Это действительно был танец. Я не приближался к противнику: крутил на поляне фуэте, взлетал к небу в кабриолях и больших падеша, связывал глиссадами элегантные жете. Мой учитель балета был бы горд, мой противник — стал беззащитен.
Свой вектор я хорошо отличал от вектора Ворона. Теперь мы скрещивали не клинки, мы фехтовали линиями судеб. Казалось, лязг и скрежет наполнили пространство над притихшей поляной, лесопарком и Стадионом. Даже жизнерадостное журчание спортивного комментатора, звучавшее фоном всё это время, стало тихим и невнятным.
Я нависал над противником, связывал его, не давал двинуться. Я подавлял Ворона, рубил его вектор своим, словно клинком. Я прижимал его к энергетическим каналам, и пульсирующая ярко-красная линия извивалась, крутилась как уж на сковородке, но не могла вырваться из моей хватки.
В какой-то момент тальвар перестал повиноваться хозяину. Ужас отразился на лице моего врага: собственная сабля, прокручиваясь в руке, норовила ударить его самого. Теперь он тоже плясал, но уже свой танец — с непокорной партнершей. Больше всего это походило на попытку удержать раскаленный предмет: Ворон перехватывал и перебрасывал оружие из руки в руку, не забывая уклоняться.
И всё-таки он был настоящим бойцом, почетно иметь такого врага. Невероятным усилием удержав своенравную саблю, фехтовальщик совершил длинный прыжок и тут же попытался нанести мне сильный вертикальный удар!
Вот только в последний миг тальвар вильнул — клинок скользнул в сторону, предав своего хозяина, и я в ответ ударил по открытому телу, через правое плечо, по ребрам. Алая кровь хлынула на белую шелковую рубашку, правая рука Ворона моментально обвисла плетью, но он всё же успел перехватить клинок левой…
Ворон гортанно вскрикнул, его качнуло вправо, но равновесие он удержал. Левая рука была повреждена ударом погибшего Дагга-Оззи, но он крепко ухватил ею саблю и кинулся ко мне вновь, распялив в яростном крике рот, пытаясь нанести еще один удар.
Поймав тальвар на встречном движении, я рубанул горизонтально по клинку, вкладывая в удар всю силу своего внутреннего убеждения, всю волю и страсть. Клинок лопнул так же, как это совсем недавно произошло с моим кинжалом — с громким хлопком, на сотню блестящих осколков, до самого эфеса.
Ворон впал в ступор, он смотрел на изуродованные останки сабли в руке и не верил в происходящее. Помотал головой, пытаясь прогнать наваждение, а потом крикнул «нет!» и поднял глаза, полные слез, боли и тоски. В следующий миг глаза умерли, превратились в два остывающих костровища, засыпанных холодной золой. Ничто сейчас не напоминало о том жарком пламени, которое билось здесь совсем недавно.
— Будь ты проклят, Зрячий, — выдохнул Ворон и запустил в меня эфесом. Я еле успел уклониться. — Ты тоже не найдешь счастья с Дагг-Ош, боль и несчастья будут тебе наградой. Помни мои слова…
Он резко повернулся и бросился бежать к деревьям.
— Ворон! Стой! — крикнул я и кинулся следом.
Теперь, с безоружным и обезвреженным противником я готов был разговаривать. Мужество Ворона вызывало уважение, за время поиска — удивительно! — я почти сроднился со своим врагом. Но еще более того меня мучил вопрос…
Кого ты любил, Ворон? Ведь если танец можно обратить в бой, то и схватку нужно переплавить в любовь! У меня есть кого любить, и потому Дагг-Ош повинуется мне, а ты?!
Убивать — ты убивал. А любил?..
И я кричал, чуть не разрывая горло:
— Погоди, Ворон! Мы еще не всё сказали друг другу!..
Но он не слушал. Мы стремглав проскочили лесополосу и вылетели, как камни из пращи, на ровное пустое пространство. Впереди виднелись кусты. Несмотря на рану, потерю крови и возраст, Ворон бежал очень быстро. Я не мог догнать его и старался хотя бы не отставать.
Мы вломились в заросли, продрались через них и опять очутились на пустом пространстве, сером и неприглядном. Травы здесь уже не было, под ногами столбами взлетала сухая мелкая пыль. Впереди виднелась неширокая мощеная дорожка, а за ней берег обрывом уходил вниз, к руслу Капаллы. Я наконец узнал место, куда мы бежали.
Его называли Гиблым Местом. Несколько лет назад здесь собирались построить мост. Однако потом что-то изменилось, строительство забросили, но на обоих берегах реки выросли уродливые бетонные сооружения. Русло тут значительно сузилось, и Капалла, раздольная в других участках, здесь превратилась в сущую стремнину. Поговаривали, где-то поблизости сбрасывают сточные воды.
Таким образом, под бетонным козырьком бурлил зловонный поток, закручиваясь воронками с шапками грязно-зеленой пены. Это место не любили, его побаивались, даже рыбаки никогда не ловили здесь рыбу. О купании или прогулках на лодке и речи быть не могло — бурное течение и водовороты делали подобную затею смертельно опасной.
Неужели Ворон бежит к реке?! Думает спастись вплавь? В Гиблом Месте?! Но ведь это самоубийство!..
— Ворон! Стой! Остановись, давай поговорим! — закричал я, выбиваясь из сил.
Но он уже запрыгнул на уродца из бетона. Несколько быстрых шагов к обрыву…
На краю он остановился и обернулся. Я приближался, но слишком медленно — как во сне, когда хочешь рвануться изо всех сил и не можешь — вязнешь, еле движешься в воздухе, словно в киселе…
Ворон смотрел на меня своими мертвыми глазами, и я понял, что о бегстве он и не помышляет.
Губы его шевельнулись. Я ничего не мог слышать за шумом воды, но по движению губ понял — он проклял меня еще раз. В следующую секунду силуэт мелькнул на фоне реки и исчез.
Я запрыгнул на бетон. Внизу бурлил и крутился в водоворотах поток. Ничто не мелькнуло на его поверхности, только грязная пена водила свой бесконечный хоровод. Ни один пловец не смог бы здесь