с ситуацией и без чьей-либо помощи.
Что касается вашего предложения связаться с автором с целью убедить его отказаться от продолжения серии запланированных статей на ту же тему, напоминаю Вам, что в этой стране еще не отменена свобода слова и мы с Вами не имеем права диктовать свою волю независимому журналисту. Однако в виду замеченной мной скрытой угрозы в конце Вашего письма (насколько я поняла, Вы подразумеваете под «последствиями» конец моей профессиональной карьеры, а мне не хотелось бы отказываться от преподавания) я вынуждена буду принять Ваш «совет». Вы не оставляете мне выбора, и я в ближайшее время переговорю с журналистом.
Искренне Ваша,
Линн вложила письмо в конверт, запечатала и надписала адрес, указанный на штампе послания Криса, из вредности добавив пометку «Лично и конфиденциально», и, боясь передумать, помчалась к ближайшему почтовому ящику.
Спустя два дня она получила ответ. Он был краток, холоден и написан от руки. В нем говорилось:
«Уважаемая мисс Хьюлетт, я получил Ваше письмо. Вопрос закрыт.
Девушка почувствовала себя выжатой как лимон, маленькой и совсем несчастной. Она долго сидела, глядя на письмо, и ее наполненные слезами глаза не видели слов.
Поскольку до школьного фестиваля в Прибрежном павильоне осталась всего неделя, Линн проводила почти все свободное время в школе, репетируя с учениками в кабинете музыки. Однажды она забыла там классный журнал (школьное начальство требовало хранить этот священный документ как зеницу ока), и ей пришлось за ним возвращаться. Ребята уже разошлись, и Линн взбежала по лестнице, прошла по пустынным коридорам и вдруг остановилась, затаив дыхание.
Она стояла у закрытой двери кабинета музыки, не решаясь прервать божественную игру пианиста. Созвучия теплыми волнами накатывали на нее, заставляя позабыть обо всем на свете. Наконец она очнулась и решила потихоньку войти и забрать журнал, не потревожив музыканта.
Бесшумно открыв дверь, она притворила ее за собой и… застыла, ошеломленная. Эта широкая спина, аккуратно подстриженный темно-каштановый затылок и узкие кисти рук с длинными пальцами могли принадлежать только одному человеку в мире. Неужели это он уже несколько недель заставлял всех проходивших мимо кабинета музыки останавливаться и зачарованно слушать? Линн не шевелилась. Восхитительные аккорды, которые он извлекал из старенького школьного фортепиано, наполняли ее невообразимым восторгом. Тысяча вопросов закружилась в ее голове: что он здесь делает, почему играет так часто, почему ничего не сказал ей о своих музыкальных способностях?
Линн почувствовала, что не может прервать эту чудесную мелодию, тихо отступила к двери и уже собиралась повернуть ручку, когда музыка стихла и знакомый голос произнес:
— Вы что-то забыли, Линн?
Он не поворачивался и ни разу не взглянул на нее. Как он узнал, что это именно она?
Линн не могла вымолвить ни слова. Крис нетерпеливо обернулся:
— Язык проглотили? — Его взгляд был жестким и суровым.
— Я только хотела взять журнал… Лучше зайду за ним попозже, чтобы вам не мешать. — Она снова взялась за дверную ручку.
— Вы уже помешали, так что берите ваш журнал сейчас.
Он был холоден, недоступен, почти груб. Линн еще не видела его таким.
— Это было чудесно, Крис. — Она робко улыбнулась, предлагая перемирие. — Я не знала, что вы так хорошо играете.
— Вы многого обо мне не знаете.
Она снова попыталась протянуть ему «оливковую ветвь»:
— Это… это один из ваших любимых современных композиторов?
Он резко развернулся к ней на винтовом табурете, и «оливковая ветвь» была вырвана из ее руки и втоптана в грязь:
— Да вы и впрямь невежда! — Оскорбление прозвучало, как удар хлыстом, и девушка невольно вздрогнула. Медленно и отчетливо произнося каждое слово, Крис продолжал: — Собственно, в музыке вы невежественны так же, как и в других вещах. Я перечислю. — Он стал загибать пальцы. — Во-первых, вы совершенно не умеете строить личные отношения с людьми — я по своему опыту знаю, что чувства других для вас ничего не стоят. Во-вторых, вы слишком высокомерны и склонны к пристрастным суждениям, в этом я убедился опять-таки на собственной шкуре. И в-третьих, вы притворяетесь знатоком музыки, не будучи таковым. Вы только что предположили, что я играл произведение современного композитора, тогда как его сочинил ваш обожаемый Бетховен в начале прошлого века.
Презрительная ухмылка, которой сопровождалась эта тирада, окончательно вывела Линн из себя. Значит, он объявляет ей войну? «Что ж, хорошо, — решила она, — я вступлю в бой, когда придет время».
Со всем достоинством она подошла к фортепьяно, на котором в беспорядке валялись ноты, выдернула из-под них журнал и, ни слова не говоря, снова прошла через весь кабинет к двери и захлопнула ее за собой. Крис все это время молча наблюдал за ней, скрестив руки на груди.
В коридоре Линн прислонилась к стене и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь восстановить самообладание. Пока она приходила в себя, из кабинета снова зазвучала музыка — еще более прекрасная и страстная, чем прежде.
К ее радости, Мэри еще не ушла — она сидела в учительской, проверяя сочинения своих учеников.
— Мэри, ты знала, что Крис Йорк — пианист?
— Конечно. А почему ты спрашиваешь?
— Я только что видела его в кабинете музыки, он играл Бетховена.
— Ничего удивительного. Еще в тот вечер, на собрании нашего общества, он сказал мне, что организаторы фестиваля пригласили его выступить вместе со школьным оркестром, вот он и репетирует. Разве ты не знала?
Линн сердито покачала головой.
— Наверное, ты просто не дала ему возможности сообщить об этом, — сказала Мэри. — Он говорил мне, что вы постоянно ссоритесь. Так вот, он профессиональный музыкант, именно поэтому его и попросили поучаствовать в фестивале — чтобы придать игре наших юных дарований более совершенное звучание.
Линн переваривала всю эту невероятную информацию, испытывая стыд и унижение, но это лишь усилило ее решимость сражаться с ним до последнего. Совесть подсказывала ей, что она не права, что это ее уязвленное самолюбие требует мести, но чувство ненависти было сильнее.
Настала пятница — на вечер было назначено торжественное открытие школьного фестиваля музыки и драмы и двухчасовой концерт. Линн готовилась с особой тщательностью — к безукоризненно выглаженному льняному костюму цвета кофе с молоком она подобрала кремовую кружевную блузку, а серьги и брошка в виде фарфоровых букетиков из крошечных разноцветных цветочков очень оживили этот довольно строгий наряд. Придирчиво оглядев себя в зеркале, девушка осталась довольна. Завершающим штрихом стал тонкий слой румян — переживания и хлопоты последних недель совсем обескровили ее щеки. А вот пропавший блеск в глазах пришлось вернуть усилием воли, и Линн на прощанье весело улыбнулась своему отражению.
Спускаясь по лестнице, она крикнула:
