Альфред Прунскваллер в двадцатый раз протер кусочком замши запотевшие очки и снова посмотрел на Стирпайка. Медик давно заметил, как его бывший помощник беззастенчиво разглядывает Фуксию. Конечно, юноше и в голову не могло прийти, что кто-нибудь еще станет наблюдать за ним, в то время как взгляды присутствующих должны были сосредоточиться на виновнике торжества. Доктор упорно не хотел слушать Барквентина, который хорошо поставленным голосом бормотал: «... И он, надежда наша, пуще прежнего проявит славу, приумножит достижения своих отцов и дедов, вознесет род Гроунов на сияющие вершины почета и благодати Божией. Союз души и тела поможет разгромить всех нынешних и будущих врагов. Залог тому – сия блистательная церемония, освященная торжественной чередой веков... Да будет так!»
Закончив чтение, Барквентин с облегчением захлопнул тяжелый фолиант и щелкнул бронзовой застежкой, чтобы заключенная в сафьяновый чехол книга не раскрылась. После чего, вытерев большим клетчатым платком лицо, архивариус наклонился и спросил стоявших под деревом плотников:
– Плот готов?
Мастера заверили секретаря, что все давно готово. Потому Барквентин решил, не откладывая, приступить ко второй части церемонии. Заранее проинструктированные им двое плотников взяли за руки Титуса и повели его к своему творению из кедровых бревен, что спокойно стояло у импровизированной пристани. Мужчины осторожно посадили юного герцога на середину плота. Фиалковые глаза ребенка искрились от изумления, но мальчик не издал ни звука – он словно чувствовал особую значимость момента. Между тем дождь упорно не хотел ослабевать, и одежда мальчика стала быстро намокать.
– Отчаливайте, остолопы, отчаливайте! – кричал Барквентин, совершенно забыв о приличествующей случаю торжественности. Плотники, они же по совместительству плотовщики, поспешно схватили шесты и стали энергично отталкиваться от пристани.
Плот нехотя отошел от берега. Как видно, плотники не зря несколько дней тренировались – несколько мощных толчков, и плот оказался на самой середине озера.
Титус поднялся на ноги и с интересом принялся оглядываться по сторонам. У него на поясе висела небольшая кожаная сумка, в которой покоились те самые три вещи, без которых не был бы возможен обряд посвящения в герцоги: ожерелье из улиточных раковин, камешек и веточка плюща.
Плотовщики опустили шесты, сочтя свою работу выполненной.
– Эй! – орал Барквентин на берегу, потрясая кулаками. – Еще метров на пять к западу! К западу!
Пожав плечами, плотовщики выполнили распоряжение и положили шесты по краям плота. Теперь Барквентин не выражал недовольства их действиями. Плотовщикам оставалось выполнить свою последнюю задачу – оба неожиданно нырнули в воду и стремительно поплыли к берегу. Титус несколько мгновений удивленно наблюдал за удалявшимися мужчинами. Он остался один на плоту. Впрочем, течения в озере никакого не было и плот по-прежнему стоял на месте.
Барквентин удовлетворенно хрюкнул – пока церемония проходила без сбоев. Теперь нужно было напомнить Титусу, что он должен выпрямиться во весь рост, а не сидеть...
– Титус Гроун, – закричал Барквентин, сложив руки вокруг губ, – пришел тот самый день! Горменгаст ожидает, когда ты заявишь о своих правах на него. Все, что веками собирали твои деды и прадеды – леса, луга, нивы и озера – все принадлежит тебе. То же самое должен делать и ты, чтобы прославленный род Гроунов продолжался во веки веков...
Однако юный герцог явно не желал становиться полноправным лордом Гроуном – он просто пренебрег подбадривающими словами старика.
– Ну скажите на милость! – проговорил Барквентин в отчаянии. Но он тут же нашел выход. Повернувшись к стоявшим рядом плотовщикам, он прошипел: – Плывите обратно, черт вас раздери! Откройте сумку, что висит у парня на поясе, повесьте ему на шею ожерелье из раковин улиток. И камень с плющом вложите в руки. Живо!
Плотовщики не заставили себя уговаривать – еще накануне Стирпайк от имени Барквентина посулил им, что все перенесенные трудности будут сполна компенсированы звонкой монетой. Они нырнули в воду и через несколько минут вскарабкались обратно на плот, где Титус смотрел на них широко раскрытыми от изумленья глазами. Не обращая внимания на удивление ребенка, плотовщики схватили его за руки и всунули между его пальцев обрядовые принадлежности. Но Титус усмотрел в этих манипуляциях унижение своего достоинства – он бросил камень и веточку плюща на бревна и завел руки за спину.
Барквентин рассвирепел – ребенок явно не желал подчиняться его требованиям. Стукнув клюшкой в настил, архивариус сплюнул – ситуация и в самом деле была нестандартной. Сотни пар глаз пожирали Титуса – теперь представление стало по-настоящему интересным.
Плотовщики беспомощно обернулись к берегу, ожидая указаний от Барквентина.
– Идиоты! Идиоты! – вопил старик. – Возьмите его за руки и тряхните как следует. Нечего куражиться!
Но Титус, как оказалось, очень хотел покуражиться – он упорно отказывался взять камень и ветку плюща. Окончательно разозлившись, плотовщики нырнули в воду и поплыли к берегу, не обращая внимания на вопли Барквентина.
Архивариус растерялся: еще недавно безукоризненно выполнявшаяся процедура пошла насмарку. А ведь традиция требовала закончить все до полудня, так что дорога была каждая минута.
Барквентин трусливо метался по берегу, понимая, что власть предержащие обвинят в срыве процедуры его, а не Титуса и даже не плотовщиков. Подбежав к деревьям со зрителями, книжник испуганно заскулил:
– Ваше сиятельство, госпожа Гертруда! Леди Фуксия! Леди Кора! Леди Кларисса! Скорее сделайте что- нибудь! Боже, все рушится, все...
Не дождавшись ответа на трагические призывы, Барквентин понял, что аристократы решили не принимать ответственность на себя. Выходит, нужно как-то выкручиваться...
Бросившись обратно к воде, секретарь поднял руки и патетически воскликнул:
– О, Горменгаст, слушай меня! И смотри! Наступил тот самый миг...
На удивление, испуг прошел, и торжественные слова сами собой полились из горла архивариуса. Оглянувшись на зрителей, Барквентин понял: кризис миновал. Теперь нужно окончательно захватить
