В лодке находилось еще только двое Профессоров – Осколлок и Усох. Очевидно, остальные плавали в других лодках, позаимствованных или сооруженным самостоятельно, а некоторые просто проигнорировали приказ Рощезвона и прятались по разным местам верхних этажей.

Осколлок и Усох, уныло гребущие своими квадратными шапочками, оказались ближе всех к приближающейся лодке. Усох, повернувшись и наклонившись над бортом, чтобы посмотреть, кого приветствует Призмкарп, нарушил чуткий баланс судна, и оно опасно накренилось на левый борт.

– Эй! Эй! – закричал Призмкарп с кормы. – Вы что, уважаемый, хотите перевернуть нас?

– Какую глупость вы говорите! – закричал в ответ Усох; его стареющее лицо покраснело – ему было очень неприятно, что его отчитали в присутствии всех остальных коллег. Он знал, что гребец из него некудышний и что ведет он себя неподобающим образом, но выкрикнул «Глупость!» еще раз.

– Давайте не будем, если не возражаете, это больше обсуждать, – заявил Призмкарп, и веки прикрыли его маленькие черные красноречивые глаза; при этом он слегка повернул голову, и на нижней части его лица под свиным пятачком заиграли бледные отражения пятнышек света, пляшущих на волнах, – Странно, я полагал, что после того, как вы подвергли опасности своих коллег, вы поймете свою ошибку и примете мое замечание к сведению, дабы более не повторить ее. Но нет, вам хочется оправдаться, как, впрочем, свойственно всем людям науки. Завтра вы и Срезоцвет поменяетесь местами.

– Вот еще! – вспыхнул Срезоцвет. – Мне вполне удобно и здесь!

Старший уже было собирался прочитать невежливому коллеге небольшую лекцию о бунте и его последствиях, но в это время с ними поравнялась лодка, в которой сидел Доктор Хламслив.

– Доброе утро, Доктор, – сказал Призмкарп.

Хламслив, успевший заснуть после того, как его в первый раз окликнул Профессор – он просто был не в состоянии удержать веки, и они закрывались сами по себе, – встрепенулся, тяжело приподнялся и устало посмотрел на проплывающее мимо профессорское судно.

– Кто-то что-то сказал? – воскликнул Хламслив в доблестной попытке изобразить шутливую веселость; однако он ощущал свинцовую тяжесть в членах, а голова, как ему казалось, была в огне, – Чу, слышу голос, несущийся над солеными водами океана! А, это вы! Клянусь всем, что необычно, это Призмкарп! Как поживаете, адмирал?

Но в тот момент, когда Доктор Хламслив одаривал профессорское судно одной из своих знаменитых улыбок – словно произвел залп зубами по всему борту, – санитар, не обращая внимания на Призмкарпа и его команду, сильно оттолкнувшись шестом от пола бальной залы, послал лодку вперед. Хламслив откинулся на свернутый матрас и закрыл глаза; Профессоры остались позади; санитар думал о том, что когда они доберутся до лазарета, он постарается убедить Доктора лечь поспать пару часов и забыть на время о пострадавших и несчастных, об умирающих и мертвых.

Глава семьдесят четвертая

В свое время Ирма работала, не покладая рук, обустраивая дом. В это обустройство она вложила много сил, много раздумий и – по ее мнению – много вкуса. Тщательно была продумана цветовая гамма, и в комнатах не было ни единого цветового или какого-то другого диссонанса; здесь все было исполнено столь тонкого вкуса, что Рощезвон никогда не чувствовал себя уютно в собственном доме, который вызывал в нем чувство неполноценности; серо-голубые занавеси и голубино-серые ковры вызывали в нем отвращение, словно они были виноваты в том, что Ирма выбрала именно их. Но Ирма не обращала на это никакого внимания. Она считала, что он, будучи просто мужчиной, ничего не понимает в «художественных» делах. Она выразила себя как женщина в элегантной игре пастельных тонов. Ничего резкого, никаких цветовых столкновений – ибо нечему было сталкиваться, все шептало о спокойствии, безопасности, все было рафинировано до крайности. Но нагрянули варварские воды и разрушили плоды стольких усилий, разрушили все это средоточие рафинированного вкуса. Где все это теперь? Где? Как это вынести! Как это вынести! Только подумать, что все ее старания пошли насмарку из-за этого гадкого, отвратительного, бессмысленного, никому не нужного дождя, что этот идиотский, непотребный потоп уничтожил выпестованное ею создание вкуса и мысли!

– Я ненавижу эту природу и все ее проявления! – восклицала Ирма. – Ненавижу эту гадость, эту мерзкую тварь…

– Ну, ну, ну, не надо так, – бормотал Рощезвон, раскачиваясь в гамаке и взирая на потолочные балки. (Ему и Ирме была предоставлена маленькая комнатка почти на чердаке, в которой они могли с некоторым удобством переживать свои несчастья). – Не стоит, мое невежественное дитя, говорить о природе таким образом. Боже, она того не заслуживает. Нет, черт возьми, думаю, что не заслуживает.

– Природа, природа, – воскликнула Ирма презрительно – Ты что, думаешь, я боюсь ее? Плевать я хотела на нее! Пускай забавляется так, как ей нравится!

– Кстати, ты ведь сама – часть природы, – сказал муж после непродолжительного молчания.

– Не говори ерунды, мой глупенький. мой глупенький… – Ирма, не найдя нужных слов, замолчала.

– Ну, скажи же, скажи, кто я? – пробормотал Рощезвон. – Выскажи все, что у тебя на уме, все, что есть в пустой женской головке. Ну, назови меня глупым стариком, как это всегда делаешь, когда сердишься на меня по какому-то другому поводу! Если ты не сама природа или не ее часть, что же ты тогда есть, черт подери?

– Я женщина! – взвизгнула Ирма, глаза которой наполнились слезами. – А мой дом… а мой дом под… под… водой… затоплен этой гадкой водой!

С огромным усилием Рощезвон передвинул свои тощие ноги и свесил их с края гамака. Когда ноги нащупали пол, старик с трудом выбрался из гамака и неуверенно двинулся, шаркая ногами, по направлению к жене. Он считал, что совершает исключительно благородный поступок – ему было так удобно в гамаке, а он, несмотря на то что его рыцарский поступок наверняка не оценят, вылез из него! Но что поделаешь, такова жизнь! Иногда приходится делать вещи, необходимые для поддержания своего духовного статуса, но помимо этого, эмоциональный всплеск жены нарушил его спокойствие. Требовалось что-то предпринять. Ну почему она производит такой пренеприятнейший шум? Ее голос вонзался ему в мозг, как нож.

Но какими жалкими были ее выпади против Природы! Как его жена невежественна! Словно природа должна была остановить подъем воды сразу, как только та стала подбираться к ее будуару! Словно воды потопа должны были замереть и зашептать «Стой, тшш, тихо, это комната Ирмы, все здесь цвета лаванды и слоновой кости»… да, лаванда, слоновая кость… угораздило же иметь такую жену… ей-Богу и все же… и все же… Испытывает ли он к ней только жалость или какие-то еще другие чувства? Рощезвон не мог бы ответить на этот вопрос.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату