не обращал на нее внимания – нудная, и не потанцуешь. Сейчас же аккорды проигрыша схватили сердце в кулак. А уж слова…
Третий день пошел без меня —
Я остался там, на войне.
Пуля-дура третьего дня
Молча поселилась во мне…
«А ведь это про меня песня! Я остался там, на войне! Три дня назад, в июле сорок первого. В девятнадцать, но не с четвертью, а с половиной, лет»… Сеня, как завороженный, подходил все ближе к этой компании. Парень, игравший на гитаре, посмотрел в его глаза, что-то увидел там, понятное себе, мазнул взглядом по седой пряди. Кивнул головой, как бы разрешая подойти. Допев, спросил кротко:
– Кавказ?
– Нет, западнее намного, – ответил Сеня, странным образом угадав смысл вопроса. Музыкант на секунду нахмурился, что-то высчитывая про себя, потом, придя к какому-то выводу, протянул:
– Понятно…. Оставил ТАМ кого-то?
– Да…
– Парни…
Слушатели расступились, пропуская молодого человека в свой круг. Он вдруг ощутил в своей руке граненое стекло. Кто-то сбоку пояснил:
– Годовщина сегодня, по Володьке. Он там остался. Давай за всех, не вернувшихся…
Проглотив огненный комок не то водки, не то чего-то, что не давало дышать, поинтересовался:
– Ребята, а вы кто? Вроде раньше я вас тут не видел?
– Правильно, вон, Рыжий недавно в тот вон дом переехал. Сегодня вроде как и новоселье. А мы – поисковики, клуб.
– Тогда у меня к вам дело есть, – внезапно решился выяснить все окончательно Арсений. – Есть информация о воинском захоронении, июль 41-го. Километров тридцать от райцентра, около деревни одной. Есть координаты и приметы, надо бы проверить. Экипаж ТБ-3 там лежать должен.
Деревня вдали выглядела совсем не так, как описывал Арсению дядька Василий. И не только деревня. Исчез напрочь лесок из кленов и осин. Речушка ушла на дно магистральной мелиоративной канавы, заболоченная пойма превратилась в поле. А в скором будущем обещала превратиться в рощу – виднелись ряды посадки примерно пятилетнего возраста. Зато валун и лежал там, где его бросил ледник. Эдакий якорь к прошлому.
– Вот, от этого камешка – сто шагов к югу.
– Хм… Шаг – это единица расплывчатая. Металлические предметы в захоронении были, не знаешь?
– Должны были быть – медальоны, фляга пробитая. Кусок обшивки от самолета – на дне могилы.
– Ну, тогда найдем! – повеселел Шура, собирая миноискатель.
Они нашли.
Пять костяков, бережно переложенных в маленькие, как игрушечные, гробики для перезахоронения на поселковом кладбище. Три медальона, из них два – пустые. Только в одном просматривалось какое-то содержимое. Этот медальон командир отряда запаковал отдельно и особенно бережно, для передачи в экспертизу.
Нашли.
Все, как описывал Сене дядька Василь, Василий Никифорович: пять тел, остатки летной сумки, проржавевший до состояния прослойки земли другого цвета лист металла под скелетами, даже раздробленная нога у летчика, лежавшего в могиле слева.
Арсений почувствовал головокружение. Значит, все, пережитое им – не какой-то замысловатый бред? Но как такое возможно? Надо еще одну проверку…
– Знаете, если тут все так совпало с рассказом… Километрах в двадцати западнее должна быть братская могила. Беженцы, жертвы бомбежки. Двадцать четыре человека, но там, сами понимаете, никаких медальонов нет и быть не может.
– Ничего, главное – найти. Если хоть какой-то намек будет, эксперты личность установят. Если, конечно, родственники живы, для образца ДНК. И если, конечно, денег на экспертизу найти…
В конце экспедиции Арсений, отбившись от группы поисковиков, заехал в деревню З. Заново отстроенная и заселенная, она не разделила судьбу Хатыни. Эта деревня со времен войны изменилась меньше, чем та, возле которой было захоронение советских летчиков. Количество подворий увеличилось раза в полтора, дворов до семидесяти-восьмидесяти. Правда, сами участки стали значительно больше – не обрезанные по самые стены, а с садами, огородами, цветниками перед многими домами. За счет этого деревня казалась выросшей вчетверо.
Арсений прошел по той же дороге, что и в июле 1941-го. Увидел снова кромку леса. Между деревней и лесом стояли, как и прежде, хозяйственные постройки, правда, как показалось молодому человеку, чуть дальше от домов. Подойдя поближе, парень понял, что не показалось. На месте прежнего тока стоял скромный бетонный обелиск с жестяной табличкой. На ней было написано: «Здесь … июля 1941 года немецко-фашистскими захватчиками была уничтожена группа пленных и местных жителей. Всего … человек, из них … детей». Слов о деревне, уничтоженной со всем населением, не было. Арсений не мог вспомнить, до переноса говорилось ли о полном уничтожении всех жителей или только об уничтожении деревни как таковой? Самое главное, что и не проверишь – изменилась история или нет, теперь во всех источниках будет новая версия.
Арсений еще раз перечитал табличку, тихонько проговаривая вслух цифры.
– Ага, дяденька! – раздался рядом тоненький голосок. – Могло и больше погибнуть. Просто пленные побег устроили, когда немцы сельчан сгоняли. Сами почти все полегли, только несколько человек с оружием в лес ушли. Зато несколько сельчан, кого немцы еще из домов не повыгоняли, успели тихонько сбежать под шумок. И моя бабушка тоже. Говорят, там, среди пленных какой-то диверсант был. Его потом так и не нашли ни среди убитых, ни у партизан.
Арсений почувствовал, как сердце пропустило удар. Неужели? Неужели все-таки что-то изменилось к лучшему? Получается, историю можно изменить? Более того, он, простой студент Арсений, тоже способен на это? Он повернулся на голосок:
– А ты, красавица, прямо настоящий гид-экскурсовод!
– Так у нас в школе музей партизанского отряда. Там и про это тоже есть стенд. Тут раньше табличка бронзовая была, только ее украли лет пять назад. Решили заменить на такую, которую красть не будут.
Годовщина 22 июня прошла в городе неспокойно, как и День Победы. Были те, кто отмечали наоборот – «начало освободительного похода против большевиков». А 9 мая у них был траурный митинг. Произошла пара стычек. Правда, оба раза Арсения не было в городе, он был в отъезде с поисковиками. Те, раз признав в парне человека с боевым опытом, в душу не лезли и подробностей не требовали. Сам Арсений тоже помалкивал, правда, повадился лазить по форумам, посвященным армейской тематике, чтобы в случае чего не ляпнуть откровенную дурь. Он очень дорожил отношением к себе новых знакомых. Зато практически прервал контакты со старыми знакомыми с «Леонбурга» и с активистами «нового взгляда на историю» из колледжа.
Не то чтобы он демонстративно разругался и поудалял аккаунты – просто перестал общаться. Многие знали о странном событии, случившемся с ним в середине апреля, возможно, списывали «странности» в поведении на это – Арсений не знал. Может, потому и случилось, что однажды утром, 28 июня, к нему постучался в скайпе один из активистов «европейского взгляда на историю», как он это называл. Арсений ответил, еще не зная, как держать себя с этим человеком и о чем говорить. Тот начал сам:
– Привет, куда пропал? Загорел вон – на море, что ли, ездил?
– Да нет, поближе тут, на природе…
– Ага, ну ладно. Мы тут неделю назад митинг устраивали, правда, нам пытались его испортить, и почти удалось. Но ты же знаешь – тут годовщина событий июля сорок четвертого на носу, мы масштабное мероприятие организуем при поддержке головной организации. С митингом в городском парке и парадом, пройдем по местам боев. Планируем сбор подписей за вынос памятника оккупантам за черту города. Хотим на освободившемся месте памятник борцам с коммунизмом поставить.
