– Первун, – повторил Бермята погромче. – Первун! Только не жупан он был, а боярин.
– То не важно, – Белегост пошамкал беззубым ртом и произнес: – На поляне с нашими богами его поставим, Перуна твоего. Народу спаситель, земле-матери – защитник…
Вершина
Медленно-медленно возвращалось сперва осязание, потом зрение, потом слух. Барятинский поднял глаза: рядом мельтешила рыжая голова заморского напарника. Вместе с ним они сделали множество замеров, взяли пробы воздуха, воды и почвы, наловили кучу насекомых, набрали больше сотни образцов растений. А в мудрых книгах писали, что мезозой – страшная и скучная эра. Куда там! Столько приключений! Да и напарник оказался совсем неплохой парень! Владимир задумчиво почесал в затылке: странно, но ему почему-то казалось, что он за что-то взъелся на рыжего заморского физика. За что? Да ладно, это теперь не важно…
Старик Каспарянц со слезами на глазах долго обнимал вернувшихся времяпроходцев, а потом набежали все остальные, подхватили их и начали качать, высоко вскидывая к сводам. Подлетая в очередной раз, Барятинский увидел Олесю Дубовяк, восхищенно смотрящую на них, на него, и сердце сладко заныло. Но вот, наконец, их отпустили и тут же передали в руки здравоохранения. Окончился осмотр, подтвердивший, что оба путешественника здоровы, и Владимир, мучимый жаждой, смог наконец добраться до вожделенного автомата, о котором он мечтал с момента старта.
В прорезь упали монеты, внутри агрегата что-то загудело, зажегся свет…
– Эй, друже-братие, – по спине хлопнула могучая рыжешерстая длань. Запотевшая посудина кваса, которую чудо-механизм обменял на два шелега, чуть не улетела из рук Барятинского.
– Ну, полегче, полегче, медведь заморский. Вот же, чудушко, откормили тебя в вашей Снежнороссии.
Шелест Хлынов, выпускник Массачусетской ведарни, громогласно расхохотался.
– Эк тебя на квасок потянуло. А по мне, – он повернулся к другому автомату, кинул в прорезь резану и подхватил источающий ароматный пар кубок, – слаще сбитня нет ничего!
– Ну, вы, – Жереба Блазень, старший среди снежноросских ведаров, подкрался неслышной барсьей поступью и теперь смотрел на обоих, уперев руки в бока. – Такое дело надо не квасом-сбитнем отмечать, а медом стоялым. Вот сейчас очухаетесь, и все пойдем в корчменную, отметим успех наш. Всех зову!
Остальные, бывшие в Ведуше Красного Яра, при этих словах приветственно загомонили, лишь кто-то грустно произнес:
– Не могу я – у брата старшенький сегодня по первинам чрез огонь прошел. Брат пир собирает…
…Барятинский шагал вместе со всеми в радостной и ликующей толпе. Слава Перуну, еще одну тайну у природы взяли и не заплатили за нее рудой. Теперь можно и в стольный град, в самую Братиславу ехать, хвастать достигнутым. Старый ведар Каспарянц шел в толпе своих молодых соратников, отпустив домой служебный самобег. Любит Каспарянц мед – еще бы, у них-то, в Урарту, вином стоялым празднуют. Таким и упиться недолго…
Он слушал восхищенный щебет висевшей у него на руке Олеси и прикидывал, что водимая из нее будет – лучше не надо. Вот соберет к лету вено, да и сыграют свадебку.
Но в голове билась еще одна мысль, вот уже день, почитай, свербела. Не выдержав, он поднял шуйцу, призывая внимание:
– Братие, сестрие, ради светлого Перуна, скажите: что есть «Брэдбери»?
Услышав незнакомое слово, ведары росских земель удивленно переглянулись…
Второе пришествие
2005 год. Зачатие
Они уже не помнили, кому первому пришла в голову эта светлая идея. Тот день, а вернее, та ночь, когда из автоклава был извлечен настоящий, живой котенок, созданный из клеточного материала кошки, пошедшей на чучело в зоомагазине, вообще осталась в их памяти какими-то кусками. Они так долго хлопали друг друга по спинам, что чуть было не подрались. Два молодых ученых-биолога из тех, что именуются «подающими большие надежды», Ивлев и Пржевальский, закадычные друзья еще с института, резвились как малые дети. Новорожденного котенка теребили и тормошили до тех пор, пока едва только не угробили. А потом наступила релаксация. Они курили: Ивлев – откинувшись на спинку стула и закинув ноги на стол, Пржевальский – валяясь на кушетке и сыпя пеплом на пол.
– Слушай, Серега, а ведь теперь надо бы и на человеке попробовать, – задумчиво сказал Ивлев.
– Ага, – согласился Пржевальский, пуская колечки дыма, – вот я ща помру от переизбытка чувств, а ты, Саня, меня воскресишь и вырастишь.
– Да нет, я серьезно. Представляешь: взять покойника и проверить – тот же человек вырастет или нет. По дрозофилам сходится, по позвоночным – тоже, а по приматам?
– Ага, – снова согласился Пржевальский, – а для чистоты эксперимента возьмем Чикатилу. По нему сразу видно будет – маньяк или нет. В смысле, удалось или нет.
– Нет, давай лучше мою бабушку возьмем: я ее хорошо помню.
– И в детстве тоже?
– А кого тогда?
– Наполеона. У него вся жизнь только что не по минутам расписана. Сравнивай – не хочу.
Ивлев задумался, а потом сказал, что французы Наполеона не дадут. Хотя, конечно, нужно-то всего полграмма ткани, но дело это сложное. Пржевальский, заинтересовавшись, предложил связаться с коллегами, обслуживающими мавзолей, и взять ткани Ленина. Идея была хороша, но приятели вспомнили, что реальной биографии Ленина нет и быть не может. «Раньше был совсем белый, сейчас стал совсем черный, а серого – нет!» – подвел черту Пржевальский. И они снова стали думать и выбирать…
…Сперва кандидатура показалась выдвинутой скорее в плане юмора. К тому времени уже были перебраны и забракованы Пирогов и Гагарин, Курчатов и Ландау, Петр I и Екатерина Великая. Но, тщательно все обдумав, друзья решили, что идея заслуживает внимания. Затем, в течение недели, они искали способ добыть вожделенный образец. И, наконец, вот он – сморщенный кусочек, залитый формалином, обошедшийся в нечеловеческую сумму – 2 000 долларов США. Продавший его смотрел на Ивлева и Пржевальского сочувствующим взглядом, каким смотрят на людей «с мухами». Дурачкам понадобился образец, срез ткани – на здоровье! Но друзьям было наплевать на такие взгляды. Опыт начался.
2006 год. Рождение
– Вот, забирайте вашего богатыря, – медсестра подала Пржевальскому пищащий сверток.
Не удержавшись, он отогнул краешек одеяла и вгляделся в крохотное багровое личико, ища знакомые по фотографиям черты. Разумеется, напрасно. Умом он понимал, что найти сходство у новорожденного с тридцатилетним мужчиной невозможно, но все-таки ужасно хотелось увидеть хоть что-то, хоть какие-то приметы.
– Ну, – Ивлев протянул ему руку, другой открывая дверцу автомобиля, – что, отец-одиночка, поехали домой. Ты как, новую хату для ребенка подготовил?
– А как же, – Пржевальский достал сигарету, но, вспомнив о ребенке, стал заталкивать ее обратно в пачку. – Все в порядке. Только непривычно чуток в двух комнатах после четырех…
Чтобы решить вопрос с регистрацией ребенка, Сергей продал доставшуюся ему в наследство от деда четырехкомнатную квартиру в самом центре и перебрался в стандартную малогабаритку-двушку. Зато теперь у ребенка есть непробиваемые документы, согласно которым его мать, никогда не существовавшая супруга Пржевальского, умерла во время родов и отец – Сергей Пржевальский, отказавшись от «помощи» государства, забрал ребенка себе.
– Слушай, Сань, я вот только думаю, – Пржевальский озабоченно покрутил головой, – мы его с тобой на этих искусственных смесях не угробим? Может, кормилицу?
– У тебя с головой все в порядке? – Ивлев оглядел друга с беспокойством. – Это где ж ты в XXI веке надумал кормилиц искать?
– Ну все-таки, нет у меня доверия этим питаниям. Мать говорила – я до года грудь сосал…
– И это говорит кандидат биологических наук! Как не стыдно повторять бабкины домыслы?!
– Знаешь, все-таки по бюллетеню мне с ним сидеть! Черт с ним, у меня от квартирных еще кой-чего
