час примерно вернулся. Хмурый, серьезный, сосредоточенный.
Мне всегда жутко – когда поднимаешь санитарное захоронение. Нет. Не кладбище.
Огромная яма – пять на пять и глубиной метра два. Туда немцы поскидывали после боя убитых десантников из 204-й воздушно-десантной бригады.
Убитых и раненых. У некоторых прострелены черепа. Бинты и пластыри…
Один боец стоял в углу ямы. Вытянув руки вверх. Хотел выбраться. Не смог. 82 бойца в той яме было. Кто сверху – одни косточки. Ниже – сохранение идеальное – кожа, подкожный жир, волосы, ногти, мясо.
Мне подают снизу здоровый кусок глины:
– Леха, посмотри медальоны в карманах!
Все черное. В органической жиже. На куче этой глины – человеческая лопатка. Хочу посмотреть под ней. Не отдирается. Прилипла, что ли? Поддеваю саперкой кость. Подается. А под ней – мясо. Белое, волокнами. Это не кусок глины. Это человеческое туловище – конечности отгнили, голова тоже. Дурно как- то становится. Сжимаю зубы. Обыскиваю карманы. Вернее то, что от них осталось. Медальона нет. Только остатки какой-то газеты…
За день мы управились. И пять медальонов все-таки нашли.
Два раза я принимал участие в подъеме захоронок. И каждый раз не по себе.
Еще страшно становится, когда поднимаешь бойца… А у него ножки маленькие, размер 35–36. И коса девичья. Вот это страшно.
А основное чувство – тоска. У меня, по крайней мере.
Особенно тоскливо было на немецком заброшенном кладбище под Демянском. Сотни могил. Зимних могил. Не глубоких.
И все вскрыты «черными».
Все обшарили и останки раскидали.
Мы собрали их в кучу, закидали землей. Постояли молча. Ну, пару сигарет положили. И понимаешь, что к немцам туда – никто и никогда не приедет. Наши хотя бы в своей земле лежат. В родной.
А эти…
А черт с ними!
Сюда их никто не звал, вот и пусть лежат там, на заброшенных немецких кладбищах.
11. Поисковый бардак
На самом деле нас надо разогнать к чертовой матери. Забудьте то, о чем я писал до этого.
Мы не святые. Мы похоронная команда и не более того. А как в любой организации – в нашей среде очень много дерьма.
Помните – я писал о детях и женщинах в «Поиске»?
Так вот…
На детях делают деньги. Я уже писал об этом. Чем больше детей едет – тем больше денег выделяет государство под статью «Военно-патриотическое воспитание». Часть этих денег оседает наверху, часть доходит до организаций, часть доходит до людей.
Был как-то свидетелем одного забавного диалога:
– Вань, чеки на продукты дай.
– Э? Какие чеки?
– Ваня, дурку не включай. Вы продукты покупали?
– Ну…
– Товарный чек давали?
– Не… Счет-фактуру и накладную. Мы на базе!
– Давай сюда.
– Зачем?
– Мне отчитываться надо?
– Перед кем?
– Перед департаментом по делам молодежи.
– А он тут при чем? Мы собрали по пять сотен с человека, вот тут еще ребята приезжали, помогли продуктами и деньгами. Это я перед ними должен отчитываться, не перед тобой и не перед департаментом.
– Иначе финансирования больше не будет.
– И что? Это мои деньги. Это я их тратил!
– Ваня, дай чеки!
– Поздно, мать. Я с ними в сортир сходил.
Вот так!
Деньги есть. И они пилятся наверху. Не в кабинетах чиновников. В кабинетах поисковых командиров.
Знаете, как легко отличить поисковика полевого – рабочего – от парадного?
Да как раньше. По наградам.
Несут пацаны гроб с ребятами. Пацаны как пацаны. Камуфляжные, усталые… И у каждого орден Отечественной войны.
Нет, я не ослеп! Действительно – орден Отечественной войны!
Присмотрелся… Слава Богу – я ослеп. В центре, вместо серпа и молота, красное знамя и мелкими буковками название отряда.
А вот рядом идут…
Боевое Красное Знамя! Все честь по чести! Кроме «СССР» на нижнем ободке… «КПРФ». Вот так бывает.
«Орденами» и «медалями» гремим перед могилами…
Неужели не стыдно перед теми, кого хороним? Ведь большинство из них без всего перед нами. Голенькие!
А мы на них себе медальки самодельные друг другу вешаем.
Стыдно? Мне да.
У меня есть смешной почетный знак от МО РФ: «За активный поиск». Поиск чего? Может, я водку бегал искать? Или баб?
Не…
С другой стороны: «Активному участнику поиска защитников Родины, павших в 1941–1945 гг.».
И удостоверение еще есть. Я этот знак вешаю только перед журналюгами. Чтоб красивее выглядеть. В остальное время стыдно. Да и перед репортерами-то стыдно…
А многим нет.
Гремят броней золотисок на похоронах. Друг другу медальки дают. Грамоты. И все время – подбородком в небеса – да мы, да поисковики, да опасности, да наши павшие, да пока не захоронен последний солдат…
Господи, как же затерли эту суворовскую фразу.
Когда он хоронил своих пацанов под Измаилом и Кинбурном – он знал что говорил. Спросите у нас, у поисковиков – где находится Кинбурн? Да большинству – насрать, когда Измаил брали.
И большинству так же насрать, в чем разница между Гайтолово и Корсунь-Шевченковским.
Большинству – ой, клево! патрончики в костерчик покидать! Ой, клево, я бойца нашел, а мне банка сгущенки положена, да?
Тебе, блин, под задницу пнуть надо…
Со мной и легко и тяжело работать.
Я ухожу утром в девять и прихожу вечером в девять. Я работаю без выходных, бань, экскурсий и вечерних концертов.
Моя работа – копать, копать, копать. И между делом пить водку, жрать тушенку и спать в тепле.
