Даша машинально глянула на бесконечные болотные хляби. Порой аванки таились у самой тропы, но, к счастью, в здешних местах крупные ящеры не попадались — в основном меленькие такие, длиной с человека. Хотя отдельные мозглявые особи обладали просто удивительной наглостью. Утром один такой болотный отморозок попытался ухватить за ногу Утбурда. А вчера стайка молодняка вздумала преследовать отряд, ковыляя прямо по камням Стези. Кстати, средняя часть хвоста юного аванка оказалась довольно- таки приятной на вкус. И тинный запах у молодых слабее…
Готовили то, что заменяло ужин, на пару с Фресли. Вполне сведущий мужчина, выполнявший на «Барбарисе» обязанности кока. В области полевой кулинарии можно было многое у него перенять. Если бы не одно печальное обстоятельство — топлива для нормального костра попросту не было. Сухую траву у камней собирали всем обществом, но ее едва хватало на кипячение воды. Совет дока Дуллитла, озвученный устами мудрой целительницы Эльвиры, был весьма своевременным: пить сырую воду категорически нельзя. Мулы и те от здешней воды мучились желудками.
— А не угодно ли юной прекрасной леди услышать продолжение саги о великой битве у Крабьего мыса?
Даша, не оглядываясь, кивнула:
— Угодно. Но лучше вечером. Сообща оценим.
— Под шорох шагов рождаются лучшие строфы, — заметил Эмнем. — Я шлифую рифмы не менее усердно, чем лезвие своего славного меча.
На бедре моряка болтался самый обычный тесак-шеун. К риторическим преувеличениям Эмнем прибегал частенько, но если в творческом процессе они вполне уместны, то вот на фига эта «юная прекрасная леди»? Нарвется парень. Костя сейчас в голове отряда, в этом… лобовом охранении. Но можно не сомневаться — все видит. Кому эта пиратская куртуазность нужна?
Вообще Эмнем был ничего парень. Явно талантливый, и жаль, что абсолютно безграмотный, отчего многие части длиннющей саги неминуемо окажутся забытыми и потерянными для потомков. Прискорбно, но отчего именно к Даше нужно с этим рифмоплетством приставать? Шел бы к госпоже Эльвире или, на худой конец, к Бочечке. Нет, пристроился и так в шею смотрит, что хочется косынку поправить.
— Эм, ты бы мне рассказал, — намекнул, оглядываясь, Утбурд. — А то верняк, скоро шепелявить начнешь.
— Так я всем рассказываю, — обиделся, кажется, искренне Эмнем. — А к госпоже Аше пристраиваюсь исключительно как к писцу опытному. Может, не откажет, запишет. Все наши благодарны будут. Что здесь зазорного?
Утбурд сплюнул в сторону любопытной змейки, выглядывающей из листьев жухлых кувшинок, не попал и охотно пояснил:
— Лично я понимаю. Я б и сам записал. Твои складные россказни в городе можно по полновесной «короне» продавать. Я так и заделаю, если, конечно, до состоятельных лохов вообще доберемся. Но вот как ты сказывать с отрезанным языком будешь? Или без ушей? Это ж какая жалость, ежели сказитель искренних похвал слушателей не расслышит.
— Хиткин лиф свидетель, я без всяких непотребств, — обиженно сказал Эмнем и, обогнув Дашу с мулами, занял место впереди Утбурда. — Я слово держу, боталом не болтаю.
— Так кто ж сомневается? — согласился Утбурд. — Мы ж боимся, как бы сама Аша прямиком в тот сказ о великой битве не угодила. Будут попрекать, на брехне тебя подлавливать…
— Этак рассуждать, так я и тебя воспеть могу, — проворчал Эмнем. — Утбурд — пленитель принцессы Чернолапых.
— Э, да ты не порожни, неужто там и принцессы были? — оживился карлик.
— Говорят, на тех «вязанках», что за мысом оставались, сам король мурашей с наложницами и принцессами сидел, — поведал, утирая пот, сказитель.
— Не пустозвонь, Эм, — обернулся бородач Креп. — Какие там принцессы? Это ж Чернолапы. У них ни сисек, ни обратного. Жуки, одним словом.
— Принцессы должны быть, — возразил, улыбаясь, Эмнем. — Принцессы, они всегда есть.
Обернуться Эмнем не обернулся, но для кого последнее сказано, Даша поняла. Вот же дурень корабельный.
— Да в дупло марулье тех принцесс черноногих, мелкозадых. Ты про битву давай, — проворчал Креп. — Я вот как вспомню…
— Великое было дело, — согласился Эмнем и завел:
Даша уже знала, что лорд Оттил, один из приближенных короля Эшенбы, редкостный «стурвормий потрох». Но очевидно, в правдивом, но безмерно поэтическом повествовании о столь великом деле, как грандиозная бойня у Крабьего мыса, подобные незначительные детали не играли роли. В некотором отношении Флот еще чувствовал себя единым организмом. И гордился странными вещами.
Охрипший Эмнем умолк, взяв технический перерыв. Слушатели принялись обсуждать эпизод, вылавливая малейшие неточности трактовки данного конкретного события. Определенно флотские были двужильными мужиками. Вон как перекликаются по всей цепочке, словно и не брели только что, вывалив наружу иссушенные языки. Даже Лампус, шедший в головном дозоре, отстал и теперь переспрашивает у товарищей о недослышанном. Бочечку шлепают по необъятной заднице, ободряя заверениями, что вот тогда-то, у Крабьего, было ого что за «морглуха глухая».
Даша в очередной раз пыталась представить сотни драккаров, коггов и огромных боевых дромонов Флота. Низкий скалистый мыс, палящее солнце. Морские волны, «голубые, как слеза конгерской девицы». И флот мурашей. Тростниковые лодки и кораблики, низкие, примитивные (Даше представлялось что-то вроде первобытных китайских джонок). Но их были тысячи. Или десятки тысяч? Неисчислимый враг атаковал сплошным валом, массово погибая под плотным обстрелом командоров Флота. Тяжелые карро[7] эвфитонов, каменные ядра баллейн и иных орудий сносили тростниковые борта, пронизывали суденышки от носа до кормы, но легионы мурашей упрямо стремились к гибели. Каким был этот странный враг? Смутное «жуки», «жукожопые живоглоты» и «черноноги-черноруки» ничего не объясняло. Как должны выглядеть насекомовидные гуманоиды? Даше чудилось что-то страшноватое, с усами и острыми манипулами (мандипулами[8]), некогда-то виденное в
