Анализ мировых систем и ситуация в современном мире

экономике (рыночное саморегулирование), этике (категорический императив) или науке (эмпиризм) —на самом деле классово обусловлены, являются отражением подходов социально господствующей группы, буржуазии. Маркс принял многое из их анализа, в той мере, в какой тот работал, но настаивал на его исторической ограниченности и ошибочности его представления как выражения естественных законов или вечных истин.

Таким образом, капитализм следовал за феодализмом, и оба строя были «естественными», если понимать под этим, что они существовали и каким-то образом составляли историческую последовательность. И «переход» также был естествен, в том смысле, что был кульминацией противоречий, присущих одному из способов производства, что и вело в определенный момент к качественному преобразованию общественного строя.

Для Зомбарта, как и для Маркса, проблема перехода была исторически реальной. Но марксистская точка зрения, ставившая в центр классовый конфликт, была ему не по нраву. Зомбарт искал способы объяснить (и преодолеть) «отсталость», что имело не столь пугающий политический смысл. И все же сила марксовой критики была слишком велика, чтобы ее было возможно игнорировать. Ее скорее следовало обойти. Зло капитализма необходимо было признать без реального осуждения виновника. Решение состояло в том, чтобы признать капиталистическую систему неестественной, но капиталиста — героическим.

Что же, с точки зрения Зомбарта, было «неестественным» в капитализме? То, по-видимому, что человек жертвовал удовлетворением немедленных потребностей (будь то материальное потребление или «духовные» достижения) во имя долгосрочного экономического вознаграждения. Хотя подобный подход мог бы привести и к весьма критическому отношению к капитализму (см. обличение Карлейлем «денежных отношений»), он может привести человека и в противоположном направлении —к восхищению «индивидом», который противостоит инертности масс, Прометеем, похищающим у богов огонь, как можно было бы резюмировать взгляд Шумпетера.

Поскольку предполагается, что всегда встречались люди прометеевского типа, но их исторические успехи всегда были преходящи, как же можно объяснить, что наконец-то был достигнуть успех и в западном мире возник капитализм? В нахождение ответа внес свой вклад Макс Вебер. Излагая эскизно, для Вебера создание капиталистической системы было следствием уникального сочетания определенного уровня технологии, специфических политических условий («европейский феодализм») и подъема необычной религиозной традиции («профетической») в форме протестантизма, особенно кальвинизма. Это сочетание позволило группам предпринимателей создать институты, защищающие от враждебных им сил. Таким образом, зомбартовское «неестественное» положение дел обрело существование через веберовское исключительное стечение обстоятельств.

Именно в этом контексте мы обращаемся к вопросу о переходе. Кто совершает переход, куда он совершается, когда происходит? Мы должны начать с различения между тремя способами пользоваться понятием «переход», часто сваливаемыми в кучу — не столько Марксом и Вебером, так сказать, сколько теми, кто провозглашает себя их учениками. Ведь грандиозная путаница порождается фактом, что один и тот же термин на самом деле обозначает три достаточно различных явления и тем самым искажает историческую интерпретацию процесса социального изменения.

Первое значение термина «переход» должно относиться к начальному преобразованию феодальной Европы в капиталистический мир-экономику. Второе значение термина «переход» должно относиться к последовательному включению внешних, некапиталистических, систем в развивающийся и по необходимости расширяющийся капиталистический мир-экономику. Третье значение термина должно

относиться к распространению пролетаризации труда и коммерциализации землепользования внутри капиталистического мира-экономики на те регионы, где все еще используются иные способы оплаты труда или обеспечения контроля за землей.

Давайте начнем с рассмотрения «классического» значения, «преобразования» феодальной Европы в капиталистический мир-экономику. Был лишь один момент, когда перераспределительная миро- система[69] была преобразована в капиталистический мир-экономику. Это произошло в Европе (включая Ибероамерику) между 1450 и 1640 гг. Несомненно, что в истории были и другие периоды, когда, казалось, начинается такое преобразование, например, в Средиземноморье между 1150 и 1300 гг. Сходные процессы случались в другие моменты и в других регионах, но все более ранние преобразования по различным причинам обрывались.

Преобразование такого рода не может быть датировано ни днем, ни месяцем, ни годом, ни даже десятилетием. Оно представляло собой, как мы говорим, процесс перехода. Когда Вебер стремился бросить вызов основным посылкам марксова материалистического объяснения истории, в качестве поля боя он избрал именно причины этого единственного в своем роде перехода. Спор хорошо известен, и я не буду его излагать. Что касается третьей школы, в то время как экономисты-неоклассики похоронили вопрос в целом, реалии эволюционирующего мира привели некоторых современных смитианцев к переосмыслению проблемы. И теперь мы наконец имеем смитианскую интерпретацию единственной в своем роде трансформации феодальной Европы в капиталистический мир-экономику, данную в книге Норта и Томаса «Возникновение западного мира»[70].

Маркс объяснял преобразование, доказывая, что противоречия предшествующего (феодального) способа производства нашли свое разрешение в возникновении нового (капиталистического) способа производства. Вебер объяснял преобразование, рассматривая уникальное сочетание исторических условий, в которых капиталистические ценности стали господствующими. Но как смитианец, верящий в естественную природу капитализма, может примирить этот взгляд с признанием, что современный капиталистический мир-экономика — «новый и уникальный феномен»[71] ? Он может сделать это только в виде вариаций на темы Вебера. Хотя капитализм «естествен», человеческой природе всегда ставили преграды для реализации, пока уникальное сочетание обстоятельств не сделало возможным «возникновение институциональных условий и прав собственности, которые создали побуждения, направляющие экономические усилия в такие сферы деятельности, которые приблизили частный уровень прибыли к общественному»[72]. Но что же это было за сочетание, сделавшее это возможным? Авторы прибегают, и упорно, к переменной, которую сами признают инородной по отношению к экономике, к населению. «В конечном счете растущее население создало основу для торговли; последовавшее расширение рыночного хозяйства заставило средневековую экономику реагировать, пусть медленно, именно тем образом, как это предсказал Адам Смит»[73]. Почему мир однажды, и лишь однажды в истории, получил выигрыш от такого эффективного рывка в росте населения, с моей точки зрения, не получило в свою очередь адекватного объяснения[74].

Три взгляда на трансформацию кажутся довольно ясными и отчетливыми. Почему же существует такая путаница в вопросах перехода? Потому, что многие ученики Маркса и Вебера транспонировали теории обоих, являющиеся объяснением единого и единственного преобразования, в теорию стадий, где многочисленные индивидуальные «общества», под которыми в сущности понимаются нации-государства, проходят через преобразования каждый по отдельности. В то время как и Маркс, и Вебер рассматривали это преобразование феодальной Европы в капиталистический мир-экономику как уникальное событие (хотя некоторые из формулировок каждого из них могут быть названы двусмысленными в этом отношении), их взгляды стали использоваться многими для обоснования подходов с точки зрения «теории развития» (developmentalism), а не «миросистемы»[75]. Веберианские функционалисты забыли, что Вебер сравнивал не Великобританию с Китаем, а Европу с Китаем[76]. А марксистские сторонники теории развития забыли, что формулой Маркса было «комбинированное», равно как и «неравномерное» развитие. (Хотя «теория стадий» более конгениальна марксову и зомбартову взглядам на капитализм, рассматриваемый как историческое явление, существовал и осторожный смитианский вариант теории стадий в «монетаристских» взглядах на национальное развитие[77] . Норт и Томас, между тем, открыто отвергали теорию стадий.)[78]