Я сел на коврик рядом с ним, хотя знал, что нужно встать, одеться и ехать в суд. Знал, что должен просмотреть свою заключительную речь, а не сидеть здесь без дела. Но в такой погоде было что-то завораживающее. Когда-то я часто сидел на переднем сиденье папиного «ягуара», глядя, как капли стекают по ветровому стеклу к стеклоочистителям, словно камикадзе. Он любил включать очистители в прерванном режиме, поэтому в моей части стекла мир надолго превращался в дождь. Это выводило меня из себя.
«Когда сам станешь водить машину, – говорил папа, – будешь делать все, что захочешь».
– Кто первым пойдет в душ?
Возле двери в спальню стояла Джулия в моей футболке, которая доставала ей до середины бедра. Она пошевелила пальцами ног в ворсе ковра.
– Иди ты первая, – предложил я. – Я могу вместо душа выйти на балкон.
Она заметила, что идет дождь.
– Ужасно, правда?
– Прекрасный день, чтобы сидеть в суде, – ответил я, но вышло не очень убедительно. Я не хотел слышать сегодня решение судьи Десальво, и впервые это не было связано со страхом проиграть процесс. Я сделал все, что мог, учитывая показания Анны. И я очень надеялся, что избавил ее, насколько возможно, от угрызений совести. Она уже не кажется нерешительным ребенком, это правда. Она не кажется эгоисткой. Анна выглядит такой же, как и все остальные – она пыталась понять, кто она и что с этим делать.
Правда заключается в том, что, как сказала Анна, в результате никто не выиграет. Мы произнесем заключительные речи, выслушаем мнение судьи, но даже тогда это не закончится.
Вместо того чтобы идти в ванную, Джулия подошла ко мне. Она села рядом, скрестив ноги, и прикоснулась пальцами к оконному стеклу.
– Кемпбелл, – проговорила она. – Не знаю, как тебе это сказать.
Внутри у меня все замерло.
– Скажи быстро, – предложил я.
– Я ненавижу твою квартиру.
Проследив за ее взглядом, я увидел серый ковер, черные диваны, зеркальные стены и лакированные книжные полки. Здесь было полно острых углов и дорогих произведений искусства. Здесь было полно электронной техники последних моделей. Это была квартира мечты, но ее нельзя было назвать домом.
– Знаешь, – согласился я, – я тоже ее ненавижу.
Джесси
Шел дождь.
Я вышел на улицу и пошел пешком. Я шел по улице мимо начальной школы, миновал два перекрестка. За пять минут я промок до нитки. И тогда я начал бежать. Я бежал так быстро, что начали болеть легкие и гореть ноги. Наконец, не в силах сделать еще хотя бы шаг, я упал на спину посреди школьного футбольного поля.
Однажды я принес сюда кислоту во время такой же грозы. Я лежал и смотрел, как падает небо. Я представлял, как капли дождя растворяют кожу на моем теле. Я ждал, когда мне в сердце ударит молния и заставит почувствовать себя живым – впервые за все время моего жалкого существования.
Молния так и не воспользовалась возможностью и не ударила в тот день. Не ударила она и в это утро.
Поэтому я встал, убрал мокрые волосы с глаз и попытался придумать план получше.
Анна
Шел дождь.
Это был один из тех дождей, когда вода льется так сильно, что кажется, будто кто-то моется в душе. Такой дождь возбуждает мысли о Божьей каре, наводнениях и ковчегах. Такой дождь заставляет тебя забраться обратно в постель, где простыни еще хранят тепло твоего тела, и сделать вид, что будильник зазвонил раньше времени.
Спросите у любого ребенка, который закончил четвертый класс, и он скажет вам, что вода никогда не прекращает движение. Идут дожди, потом вода попадает в реку. Реки впадают в океан. Оттуда вода испаряется и, как душа, превращается в облака. А потом, как и все в этом мире, процесс повторяется сначала.
Брайан
Шел дождь.
Как в тот день, когда родилась Анна и погода была слишком теплой для новогодней ночи. То, что должно было быть снегом, превратилось в тропический дождь. К Рождеству все прекратилось, потому что на небесах, очевидно, закончилась вода. Но когда я вел машину к больнице и рядом мучилась в схватках Сара, сквозь ветровое стекло почти ничего нельзя было разглядеть.
В ту ночь из-за всех этих туч не видно было ни одной звезды. Наверное поэтому, когда Анна родилась, я сказал Саре:
– Давай назовем ее Андромедой, сокращенно Анной.
– Андромеда? – удивилась она. – Как название фантастического романа?
– Нет. Так зовут принцессу, – поправил я. Я поймал ее взгляд над крошечной головкой нашей дочери. – В небе, – объяснил я, – она находится между своими родителями.
Сара
Шел дождь.
Не самое хорошее начало, на мой взгляд. Я перебирала карточки, на которых записала свою заключительную речь, пытаясь казаться более опытным адвокатом, чем была. Кого я думаю обмануть? Я не адвокат, не профессионал. Я всегда была не более чем матерью, и даже с этой работой не справлялась.
– Миссис Фитцджеральд? – поторопил меня судья.
Я сделала глубокий вдох, посмотрела на свои путаные записи и взяла всю пачку карточек. Потом встала, прокашлялась и начала громко читать вслух:
– В нашей стране уже очень давно родители принимают решения от имени своих детей. Это часть того закона, который называют правом на личную жизнь. Учитывая то, что мы уже услышали в суде… – Вдруг раздался раскат грома, и я уронила карточки на пол. Присев на корточки, я начала собирать их, но они теперь все перемешались. Я тщетно попыталась сложить их в правильном порядке.
«Черт, все равно это не то, что мне хотелось сказать».
– Ваша честь, – попросила я. – Можно мне начать сначала?
Когда судья кивнул, я повернулась к нему спиной и подошла к своей дочери, которая сидела рядом с Кемпбеллом.
– Анна, – сказала я ей, – я люблю тебя. Я любила, еще даже не зная тебя. Я буду любить тебя долго, после того когда меня уже не будет рядом, чтобы сказать тебе об этом. Я понимаю, что, как мама, должна знать ответы на все вопросы, но я не знаю. Каждый день я спрашиваю себя, правильно ли поступаю, действительно ли я знаю своих детей? Не потеряла ли я возможность быть твоей мамой, оттого что слишком часто была мамой Кейт?
Я сделала несколько шагов вперед.
– Я хватаюсь за любую возможность спасти Кейт, но это единственное, что я умею делать. Если бы у тебя был свой ребенок, то тогда ты поняла бы меня. У меня есть сестра, поэтому я знаю, что в отношениях между сестрами все должно быть честно: хочется, чтобы у нее было все, что есть у тебя, – такое же количество игрушек, столько же фрикаделек в тарелке, такая часть родительской любви. Но если ты мать, все совсем не так. Хочется, чтобы у твоего ребенка было больше, чем когда-то было у тебя. Хочется дать ей крылья, увидеть, как она летит. Это не возможно выразить словами. – Я приложила руку к груди. – Все это помещается вот здесь.
Я повернулась к судье Десальво.
– Я не хотела идти в суд, но была вынуждена. Таков закон: если подан иск, даже если он от твоего собственного ребенка, ты обязан отреагировать. Поэтому мне пришлось как можно более убедительно объяснять, почему я уверена, что знаю лучше Анны правильное решение. На самом деле объяснить это совсем непросто, потому что иногда я убеждена, что поступаю правильно. Но бывают времена, когда я сомневаюсь на каждом шагу. Если суд будет сегодня на моей стороне, я все равно не смогу заставить Анну
