Забрать любовь

— Я годы напролет ожидала твоего появления, — призналась мама, вместе со мной поднимаясь на крыльцо белого дощатого домика. — Я смотрела на входящих в конюшню маленьких девочек и думала: «Вот сейчас эта малышка снимет шляпу, и я увижу перед собой Пейдж». — У самой двери она обернулась ко мне. — Но я всякий раз ошибалась.

Почти спартанская обстановка маминого домика была чистой и аккуратной. На веранде было пусто, если не считать белого плетеного кресла-качалки, почти незаметного на фоне белой стены, и ярко-розовой бегонии в подвесном горшке. В прихожей на полу лежала вылинявшая ковровая дорожка и стоял изящный столик из кленового дерева, на котором расположилось несколько овальных деревянных шкатулок. Дверь справа вела в крохотную гостиную, а слева была лестница.

— Сейчас мы тебя устроим, — улыбнулась мама, хотя я не говорила, что собираюсь оставаться. — Но у меня еще несколько уроков, поэтому мне придется уйти.

Мы поднялись на второй этаж. Дверь в ванную находилась прямо на лестничной площадке, а справа и слева были спальни. Мама повернула направо, но я успела бросить беглый взгляд на ее собственную спальню — бежевую и прохладную, с кисейными шторами, развевающимися над белой кроватью.

Я переступила порог второй комнаты, и у меня перехватило дыхание. На обоях теснились огромные розовые цветы, кровать была украшена пышным пологом, а на комоде у стены расположилась компания из двух фарфоровых кукол и зеленого плюшевого клоуна. Это была комната маленькой девочки.

— У тебя есть еще одна дочь.

Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

— Нет. — Мама шагнула к комоду и коснулась прохладной щечки одной из кукол. — Эта комната стала одной из причин, заставивших меня остановить свой выбор именно на этих конюшнях. Я все время думала о том, как сильно она тебе понравилась бы.

Я еще раз окинула взглядом приторно-сладкую обстановку комнаты, задержав взгляд на удушливо- розовых цветах. Даже если бы я была маленькой девочкой, мне здесь не понравилось бы. Я вспомнила о своей спальне в Кембридже с молочно-белым ковром и почти белыми стенами, которая мне тоже не нравилась.

— Когда ты здесь поселилась, мне было уже восемнадцать лет, — напомнила я. — Немного старовата для кукол.

Маму это замечание нисколько не смутило. Она лишь пожала плечами.

— В моей памяти ты осталась пятилетней малышкой. Я все время мечтала о том, как приеду и заберу тебя, но я не могла так поступить с твоим отцом. Кроме того, я знала, что если вернусь, то навсегда. Я не успела оглянуться, как ты уже выросла.

— Ты приезжала на мой выпускной, — вздохнула я, усаживаясь на кровать.

Матрас оказался жестким и весьма неуступчивым.

— Ты меня видела?

Я покачала головой.

— Частный сыщик. Очень скрупулезный.

Мама села рядом со мной.

— Перед тем как сесть в этот самолет, я десять часов провела в Рейли-Дарэм. Я никак не могла решиться. Я говорила себе: «Еду», и тут же отвечала: «Нет, не могу». Один раз я даже выбежала из самолета перед самым закрытием дверей.

— Но ты ведь все равно прилетела, — напомнила ей я. — Почему же ты не попыталась со мной поговорить?

Мама встала и расправила покрывало так, как будто она и не сидела рядом со мной вовсе.

— Я приезжала не ради тебя, — сказала она. — Я приезжала ради себя. — Она посмотрела на часы. — Бриттани придет в полтретьего. Самая хорошенькая девочка в мире, но хорошей наездницы из нее не получится. Если хочешь, можешь посмотреть. — Она огляделась, как будто в поисках чего-то на полу. — Где твои вещи?

— В машине, — ответила я, понимая, что ни за что на свете не поеду в мотель.

Мама кивнула и направилась к двери, а я осталась сидеть на кровати.

— Если проголодаешься, еда в холодильнике. И осторожнее с унитазом, ручка бачка заедает. Если я тебе срочно понадоблюсь, на телефоне увидишь стикер с номером «Конюшен Пегаса». Меня сразу позовут.

Разговаривать с ней было так легко и просто, как будто и не было перерыва в двадцать лет. Впрочем, для меня, наверное, не было, я все эти годы мысленно беседовала с ней, вот только она не отвечала. И все же я не понимала, как она может держаться так деловито и даже суховато, как будто такие гости, как я, появляются на ее пороге чуть ли не каждый день. Что касается меня, то от одной мысли о ней у меня начинала болеть голова. Быть может, она ведет себя так, намереваясь обойти молчанием вырванные из нашей жизни годы? Ведь, оглядываясь назад, человек рискует споткнуться и упасть.

У двери мама остановилась и оглянулась на меня.

— Пейдж, ты замужем? — спросила она.

Острая боль насквозь пронзила мой позвоночник. Меня чуть не стошнило. И она еще говорит о какой-то еде и телефонных звонках! Да ведь она не знает о своей дочери того, что мать просто обязана знать!

— Я вышла замуж в восемьдесят пятом году, — сообщила я ей. — Моего мужа зовут Николас Прескотт. Он кардиохирург.

Услышав это, мама приподняла брови и улыбнулась. Потом повернулась и вышла за дверь.

— А еще у меня есть ребенок! — крикнула я ей в спину. — Моему сыну Максу уже исполнилось три месяца.

Мама остановилась, но не обернулась. У нее в самом деле задрожали плечи, или мне это показалось?

— Ребенок… — прошептала она.

Я знала, о чем она думает. «У тебя есть ребенок, но ты его бросила, как когда-то я бросила тебя». Я задрала подбородок, ожидая, что она обернется и признает взаимосвязь, но она этого не сделала. Ссутулившись, она начала спускаться по лестнице, всем своим видом давая понять, что увидела эту параллель между нашими жизнями.

***

Она стояла в центре овала, манежа, по которому верхом на пони скакала девочка.

— Переходы, Бриттани! — командовала она. — Сначала ты должна ехать рысью. Сдави его коленями и не наклоняйся вперед. Ровнее, ровнее, вес на пятки.

Девочка была худенькая и длинноногая. Завязанные в хвост густые белокурые волосы лежали у нее на спине. Я стояла, опершись на ограду, и наблюдала за скачущей по кругу приземистой гнедой лошадкой.

Мама подошла к одной из перекладин и опустила ее ниже.

— Чувствуй, если он скачет слишком быстро или слишком медленно, — продолжала поучать она. — Ты должна управлять каждым его шагом. А теперь я хочу, чтобы ты пересекла диагональ… Не забывай оттягивать пятки вниз.

Девочка дважды проскакала через площадку по диагонали, как будто написав на ней букву Х.

— Хорошо, а теперь учебная рысь! — скомандовала мама.

Девочка перестала пружинить в стременах и опустилась в седло, слегка ерзая вправо и влево на каждом шаге лошади.

— Полусидя! — распорядилась мама, и девочка подскочила как мячик, застыв над седлом и изо всех сил держась за гриву лошади.

Мама увидела меня и помахала рукой.

— Еще одну диагональ, а потом прыжок через кавалетти, — велела она девочке. — Едешь прямо на препятствие.

Она присела рядом с перекладиной, и ее тело сжалось в пружину, как будто она могла заставить лошадь все сделать правильно.