— Давай шевелись, пока добежим, будет девятнадцать часов, а инструктор у нас мужик серьезный.
— Это кто же, Коля, что ли?
— Для кого-то, может, и Коля, а для меня Николай Васильевич.
— Ну, прямо-таки «Николай Васильевич» — совсем как Гоголь! Ему всего-то двадцать три года.
— Кому двадцать три? Ты что, он уже кандидат в мастера спорта!
— А чего спорить, вот сегодня и спросим!
Прямо в коридоре учебного корпуса института растянули два полотнища парашютов. Справа и слева от них стояло несколько человек студентов. «Проходите, девочки, мы сейчас и начнем», — сказал Овсиенко, стоявший с обыкновенным бильярдным кием в руках. Мастерский спортивный костюм ловко сидел на его рослой фигуре.
— Цель наших занятий в течении первой недели — реклама, так сказать, пропаганда нашего вида спорта. Вы познакомитесь с материальной частью парашютных систем, историей их создания, основными достижениями наших спортсменов, будете — я вас очень прошу это делать — рассказывать в своих группах об этом мужественном виде спорта, а только со следующей недели мы начнем официальные занятия: три раза в неделю, как договоримся. Начнем с прохождения отборочной медицинской комиссии, но скажу, что если кого медики забракуют, но человек очень хочет заниматься, — решение на совершение прыжка будет приниматься по каждому индивидуально нашими врачами прямо на аэродроме. Итак, начнем.
На укладочных столах перед вами комплект парашюта «Д-6»: Д значит десятый, 6 — шестая серия выпуска. Система предназначена для обеспечения безопасного спуска парашютиста от летательного аппарата на землю. Повторите, пожалуйста! — указал Николай Васильевич на высокого, что-то говорившего своему товарищу парня. Парень ничего не ответил. — Повторите», — указал инструктор на девочку, которая была самая маленькая в группе. Студентка четко повторила. — Мал золотник, да дорог, — сказал Николай. — Идем дальше. Система предназначена для совершения учебно-тренировочных прыжков с высоты от двухсот метров до пяти тысяч. Повторите, — опять обратился он к высокому парню — тот ответил. — Молодец, — похвалил Николай.
Оксана с любопытством смотрела на инструктора и не узнавала в нем того Николая, который в первый вечер провожал ее домой. Перед ней был уверенный в себе, владеющий своей, на первый взгляд, примитивной, методикой, педагог и, что удивительно, все слушали его с удовольствием.
Общее знакомство с парашютом состоялось. Вместе с инструктором они уложили оба парашюта, «совершили показательный прыжок» в коридоре и занесли все принадлежности в специально отведенную для этого комнату.
Николай Овсиенко не уделил никакого отдельного внимания Оксане, так же, как всех, попросил повторить, похвалил за сообразительность — и все. Это слегка резануло по самолюбию девушки, привыкшей, что ей, красивой, парни уделяли всегда особое внимание.
— Ну как занятия? — спросила Марина, ожидавшая Оксану на лестнице.
— Занятия как занятия, — безразлично ответила Оксана.
— Не скажи — у него все будут знать парашют на «отлично».
— Может быть, — согласилась Оксана.
— Я давно мечтала заниматься парашютным спортом, а тут как в сказке — сегодня своими руками укладывала оба купола, чувствовала ласковый холодок шелка и перкаля, — с восторгом говорила Марина.
— А я даже не представляла, что когда-нибудь поднимусь впервые на самолете в воздух и прыгну с высоты более шестисот метров, доверившись хотя и испытанной, но обыкновенной тряпке. А теперь почти уверена, что сделаю это. Но, не дай бог, об этом узнает моя мама или Иван!
— Это который на военной фотке?
— Он самый.
— Красивый, я бы за таким на край света пошла.
— А если он не зовет?
— Тебя не зовет? — то ли серьезно, то ли с издевкой спросила Марина.
— Вот и не зовет. — Может, это и правильно — рано нам об этом думать, учиться надо, специальность получать.
— Ты прямо как моя мама рассуждаешь: учиться, учиться, учиться… Я и без вас знаю, что надо учиться.
— Да ладно тебе, пошли спать, видишь, уже одиннадцать часов, наши девочки вторые сны видят, а мы все летаем.
— Ну, пока, до завтра, — Оксана юркнула в свою комнату, быстро разделась и шмыгнула под одеяло.
«Красота», — подумала она, засыпая. И много ли надо человеку, чтобы он был доволен и счастлив? Да самую малость: чтобы было тепло, не хотелось, есть и были бы здоровы самые близкие — все остальное приходящее, не самое главное, без него можно жить.
— Вот так, отец, сын-то наш жениться надумал! — сказала, вытирая слезы, Настя.
— А что, может, не так скоро, а жениться все равно надо. Только на ком, если не секрет?
Иван молчал.
— На медсестре какой-то, пусть сам и расскажет…
— А что рассказывать, — начал Иван, — люба она мне, забыть не могу, вот уже пять дней из сердца не уходит.
— Ну, если «пятый день», то это уже много! — попробовал перевести разговор в шутку Виктор.
Опять загорланил петух. Близился рассвет. Животные начали проявлять беспокойство. Захрюкала свинья, встала с теплого соломенного настила и начала жевать сено корова.
— Вам все шутки, а я места себе не нахожу! — с обидой в голосе произнес Иван.
— То, что ты нам рассказал об этом, очень даже хорошо, — похвалила Настя. — Но все-таки пока вопрос с переменой фамилии не решится, ничего делать нельзя.
— Пойдемте лучше поспим часа два, — сказал Виктор. — Людмиле в школу к восьми часам, а сейчас уже пять. Запомни только, Ванек, мы тебе перечить не будем, думай сам, ты парень не глупый, сам разберешься. Успокойся, хорошо подумай, а пока идем отдыхать.
— Я постараюсь взять себя в руки, — сказал Иван, — но если станет невмоготу, тогда уж извините.
Заблеяла коза.
— Ну, отродье господне, — выругалась Настя. — Все бы есть да есть, уснули бы на зиму, как медведь, так нет же!
— А они о нас, наверно, так же думают! — с юморком ответил Виктор.
— Ты только посмотри, отец, — повернув правой стороной голову Ивана к Виктору, показала Настя, — сын-то наш с отмечиной вернулся.
— Да ладно, — отстранился Иван, — седина как седина, что тут особенного?
— Уж больно она странно расположилась — полосой, обычно так не бывает: или клок, или неровной полосой, а тут — линия. С чем это связано? — спросил Виктор.
— Ладно, отец, когда-нибудь потом, а сейчас, может, действительно пойдем поспим, — согласился Иван и поднялся со скамейки.
Из разных концов села слышалось глухое петушиное пение — живые часы извещали людей о приближающемся утре, а потом и трудовом дне, таком же, как миллионы других, уже давно прошедших. И не было этим петухам никакого дела до людских страданий, радостей и печалей, они просто, как и их предки, подчиняясь инстинкту, извещают живой мир о скором начале нового дня: для кого-то первого в своей жизни, для кого-то — последнего.
Нынешняя осень в Крыму была как никогда теплая, тихая и приветливая. Заканчивалась уборка винограда, в густых лесных зарослях давно созрел кизил, а отливающийся темной синевой терн так и просился в ладошку, только был он еще довольно кислый, даже горьковатый.
