После встречи с Аркадием она вернулась в коттедж, приняла душ, переоделась. Платье, в котором случилось
Вернувшись в коттедж, Натали попыталась сосредоточиться на заботах о ребенке. Она кормила Марусю гречневой кашей, читала ей книжку, укладывала спать, но мыслями вновь и вновь уносилась к страстному сексу на доске для серфинга. Жгучее воспоминание преследовало жену Мити на протяжении всего вечера, чем бы она ни занималась.
Маруся крепко спала, задрав ручонки кверху, словно сдавалась в плен сновидениям. Она проснется не раньше семи утра. Натали приучила дочь к режиму: ложиться в десять, вставать в семь. Она вообще была хорошей матерью. Дома у нее всегда прибрано. Завтрак, обед и ужин – строго по расписанию. Она перевела Марусю с подгузников на горшок в четыре месяца и ни разу не дала себе слабину, чтобы заткнуть детский крик резиновой пустышкой. Она была хорошей матерью, но при этом чувствовала себя отвратительной супругой.
Разговор с Митей вызвал в ней противоречивые чувства.
С одной стороны, Натали злилась на мужа, который продолжал заниматься полнейшей ерундой, несмотря на ее протесты. С другой стороны, она испытывала перед ним вину и стыд за совершенный adultere, как выражались в XIX веке. Как с этим жить дальше? Какие отношения выстраивать с мужем? Где в этой расстановке место Аркадия? Тысяча вопросов проносилась в голове. И, как назло, ни одного ответа.
Надо как следует все обдумать. Разобраться, что случилось. И принять решение. Сделать это необходимо, поскольку Натали ощущала: сегодняшний день каким-то образом изменил ее жизнь, непоправимо и окончательно.
Маруся вскрикнула во сне. Натали села на постели, готовая кинуться к дочери, если та проснется. Вроде обошлось.
«Вот так раскалываются браки, – неожиданно подумала она. – Боже мой, что я наделала!»
Рабочий день у следователя по особо важным делам выдался долгим и породил ощущение дежавю: снова доклады о прочесывании окрестностей и дна водохранилища, снова отчеты, рапорты, совещания – все то же самое, только немного другое лицо на фотографиях пропавшей девушки.
Записи с камер видеонаблюдения в отеле привезли в полдень, и Горюнов прилип к экрану, просматривая с разных ракурсов черно-белую картинку пляжа, по которой разгуливали крохотные смазанные фигурки.
Ориентируясь по времени, он выделил основных участников событий. Вот в воду заходит Савичев. Вот Марина Бевенис – худощавая сутулая девочка – спускается с причала и долго стоит на берегу. Потом она все-таки решается искупаться, темный кружок головы постепенно растворяется в волнах у причала… и все. Заводь, как и предупреждал Абрамов, в поле зрения не попадала.
Пятнадцатью секундами позже Савичев торопливо пересекает пляж и уходит за кадр в ту же сторону, где исчезла девушка. Затем едва заметное шевеление на конце причала – опомнилась мать. Крик, шум. Бегут волейболисты, мать спускается с причала на берег. Савичев, наоборот, топает от воды прочь. Все согласуется со словами очевидцев. Никаких новых деталей, дополняющих картину.
Заявление Савичева о плеске Горюнов проверял отдельно. Выделил для себя восемь минут, которые внимательно пересмотрел несколько раз, периодически прося эксперта остановить и приблизить отдельные кадры. Вот смазанная фигурка Савичева заходит в воду. Примерно через две минуты он выбирается на берег, оглядываясь на серое марево на заднем плане. Что его напугало – было не разобрать даже при увеличении.
Эксперт объяснил, что основная функция камеры – наблюдать с центрального поста за порядком на пляже и причале. С этой целью и подбиралась разрешающая способность. Выявлять возмущения на водохранилище – это все равно что разглядывать в бинокль органическую жизнь на альфе Центавра. В общем, заявление о плеске видеозапись не опровергла и не подтвердила.
Ваня Трунов вернулся из столицы около восьми вечера и привез результаты опроса родственников жертвы. Попутно выяснил кое-что о друге Савичева, с которым тот провел ночь с 10 на 11 июля. Оказывается, друг сейчас за границей на отдыхе, прилетает завтра. Ваня обещал обязательно с ним поговорить, однако к концу дня алиби оказалось не столь важным.
В деле появился реальный подозреваемый.
Угрозыск, проводивший оперативную проверку сомнительных лиц Истринского района, выявил весьма занятного гражданина 1976 года рождения, которого звали Аскольд Козлов. Пять лет назад, в отместку за свое имя, Аскольд убил и расчленил свою мать. Суд определил его на принудительное лечение в Кащенко, где мститель провел четыре года под чутким надзором врачей. Восемь месяцев назад комиссия сочла Козлова полностью здоровым и выписала его под учет в психдиспансере и надзор местного ОВД. Он поселился в городе Истра на старой квартире и устроился на работу дворником в жилищное товарищество.
Оперативники предположили, что бывший псих может оказаться тем самым похитителем и убийцей. Проверка выявила, что Козлов вот уже две недели не появляется ни на работе, ни дома. Лечащий врач, с которым по телефону разговаривал Горюнов, уверял, что пациент не опасен для общества, но на вопрос, куда же он тогда подевался, ответа дать не мог. Впрочем, Горюнову ответ не требовался, у него было свое мнение, подкрепленное разговором с психологом-криминалистом. Оба полагали, что у Козлова опять съехала крыша и ненависть к матери погнала его мстить слабой половине человечества.
Опера разослали ориентировку во все отделения и обещали в кратчайшие сроки взять психа для интимной беседы в следственном изоляторе. Они предполагали, что Козлов крутится возле водохранилища: машины у него не было, значит, похищенную девушку далеко увезти не мог. Кроме того, все члены оперативного штаба были уверены, что если произойдет худшее, то он снова попробует выбросить останки в воду. Найти человека с известными приметами было проще, чем искать безымянного маньяка. Шарафутдинов пообещал, что псих будет пойман в ближайшие часы.
Зная, что не уснет этой ночью, Горюнов решил посетить отель. Он позвонил Абрамову и деликатно осведомился насчет своего позднего визита, поскольку завтра не будет времени. Владелец отеля не возражал, он сам планировал освободиться не раньше одиннадцати.
Ровно в половине одиннадцатого Горюнов подъехал к Istra Park. Охранник у ворот, пропуская следователя на территорию, сообщил, что хозяин ждет его на декоративной скале. Горюнов вспомнил громаду из бетона и камня, которой оканчивался мыс – видел ее вчера с причала, – и уточнил, о ней ли идет речь.
– Совершенно верно, – кивнул охранник.
– А как туда пройти?
– А вон! – Паренек в черной униформе махнул в сторону дорожки, украшенной арками из воздушных шариков. – Идите по ней, не промахнетесь.
Дорожка тянулась через бор. Горюнов с удовольствием прогулялся среди реликтовых сосен и вышел на берег. Любуясь вечерним пейзажем, он добрел до скалы и поднялся на площадку.
Несмотря на поздний час, там кипела работа: звенели молотки, моргали подключаемые прожекторы, отрывисто звучали команды бригадиров. Повсюду под ногами змеились провода. В дальнем конце площадки поднимался каркас собираемой сцены. У Горюнова над головой двое рабочих растягивали баннер с надписью: «Istra Park – 1 год!»
Абрамов стоял в центре суеты вместе с молодой брюнеткой, стриженной под мальчика. Она что-то объясняла владельцу отеля, тыкая огненно-красным ногтем в экран планшетного компьютера. Абрамов слушал с недовольной гримасой на лице. Заметив Горюнова, жестом показал, что сейчас освободится. Горюнов оперся на чугунные перильца и продолжил любоваться водохранилищем. Внизу в кустах стрекотали сверчки и плескались волны. Заходящее солнце бросало на воду раскаленную дорожку.
– …и не вздумайте привезти китайские хлопушки за мои деньги! – долетели до него слова.
