Он хлестнул лезвием по воде.
– Это необычное существо, – заметил Митя, потирая коленную чашечку. – Возможно, его нельзя убить. Дед Матвей говорил…
– Устал я от дребедени, которую говорил Матвей! – неожиданно разозлился Леонидыч. – Пока я не видел ничего сверхъестественного!
– Но он исчез!
– Не исчез. Это я его упустил.
Произнесено это было непререкаемым тоном. Митя не стал спорить.
Леонидыч обошел катер, оглядывая борта в поисках вмятин и сведенной краски. Митя тем временем стянул штаны гидрокостюма, жарко нагревшиеся на солнце, и влез в шорты. Когда он поднял голову, Леонидыч находился в стороне, возле камышей. Он стоял неподвижно, устало сгорбившись, и рассматривал что-то между стрелами.
– Димка, – позвал он. – Сюда.
Митя не без опаски поглядел на муть, качающуюся за бортом. Спускаться в нее не хотелось, но и выказывать трусость перед Леонидычем было некстати. По кормовой лесенке он слез в воду. В прохладе колену полегчало. Прихрамывая на ушибленную ногу, проваливаясь ступнями в мягкий песок, Митя дошел до инспектора и встал у него за плечом.
– Что с ногой? – спросил Леонидыч, не оборачиваясь.
– Ушиб. Ничего страшного.
– Ну-ну. – Он указал кончиком ножа на изломанные стебли. – Смотри. Не зря за ним гнались.
В камышах плавали непонятные куски, при первом взгляде на которые трудно было понять, чем они являются. Немного позже до Мити дошел кошмарный ужас открывшегося перед ним зрелища. У него невыносимо сжался желудок, и Савичев, не откладывая дело в долгий ящик, выблевал в Истринское водохранилище остатки своего завтрака.
– Я же говорил, тащит он чего-то, – мрачно произнес Леонидыч, оглядывая растерзанное тело, плавающее в воде. – Как ты тогда назвал – запасы?
Оглушительно шелестел камыш на ветру. С другого берега доносились обрывки музыки. Леонидыч и Митя стояли по пояс в воде и глазели на заросли, в которых запутались окровавленные куски.
– Что там? – спросил Митя, утирая нижнюю губу и борясь с новым приступом.
– Плечо, шея… дальше не могу.
– А лицо видно? Кто это?
– От лица мало что осталось. Похоже, вторая девочка. Волосы длинные.
– Какой кошмар! – выдохнул Митя, борясь с подступающей паникой. Он готов был бежать от этого страшного места, и только присутствие Леонидыча удерживало от трусливого поступка. – Думаете, логово находится где-то здесь?
– На отмели? Нет. Он куда-то плыл с добычей, а я заставил эту добычу выпустить. Как же все-таки обидно, что я его не задел!
– Что нам делать, Виктор Леонидыч?
– Сообщить куда следует. – Леонидыч вздохнул. – Похоже, на сегодня поиски закончены. Сейчас приедет Горюнов с бригадой, и до позднего вечера будет нам занятие: рассказывать да подписывать. Ох, не люблю этого…
Леонидыч выглядел расстроенным. Митя догадался, что не из-за предстоящего объяснения с полицией и даже не из-за ужасной находки. Он горевал, что не сумел пропороть фараончику брюхо или бок. Неведомый зверь подразнил бывшего китобоя и безнаказанно ушел, ущемив его охотничью гордость.
Велев Мите оставаться возле камышей, Леонидыч вернулся на катер, долго копался в своих вещах, потом сел на лавку со старым обшарпанным мобильником в руке. До Мити долетела трель тоновых сигналов, повисла тишина, в которую не преминул ворваться зловещий шелест камыша. Прижав трубку к уху и невесело поглядывая на Митю, Леонидыч терпеливо ждал ответа на вызов.
Ответа не было.
– Может, позвонить ноль-два? – предложил Митя.
– Сейчас подымет. Телефон-то служебный.
– А откуда у вас номер Горюнова?
– Сам дал, когда первую девушку искали. Сказал, если что, то сразу…
Леонидыч встрепенулся, не договорив – на другом конце линии ответили. Митя не стал слушать разговор. И так понятно. К тому же он недолюбливал Горюнова и не хотел контактировать с ним даже опосредованно. Вместо этого, преодолевая брезгливость и отвращение, он еще раз глянул на останки. Ему хотелось понять: чем именно изувечено тело? Зубами? Когтями? Или и тем и другим? Это помогло бы получить некоторое представление о внешнем облике чудовища.
– В лесу за отелем, – долетел до Мити разговор Леонидыча, – случайно наткнулся. Да, вторая девочка, уверен на сто процентов… – Он вдруг замолчал, слушая трубку. – Нет, а что случилось? Нормально себя чувствую, как всегда.
Он снова ненадолго замолчал.
– Ладно, при встрече перетрем. Я буду здесь.
Инспектор объяснил, как найти этот участок берега, и нажал отбой, а Митя тем временем увидел под водой среди останков серебристое пятнышко. Он подошел ближе, пытаясь рассмотреть его сквозь блики и рябь и при этом не коснуться мертвой плоти.
Под водой плавал айфон в прозрачном чехле. Серебристый логотип яблока на черном корпусе, отражавший дневной свет, и привлек внимание биолога. Митя узнал аппарат, принадлежавший девушке.
Попытка вытащить устройство из воды привела к тому, что изуродованные останки ткнулись ему в бедро. Айфон оказался привязан к телу тесьмой с дюжиной крепких узлов. Митя отшатнулся, выпустив телефон, и тот, булькнув, вновь ушел на глубину.
– Что-то нашел? – окликнул из катера Леонидыч.
– Можно попросить у вас нож?
Леонидыч спрыгнул в воду, подошел. Увидев проблему, сказал Мите, чтобы натянул, и сам перерезал тесьму. Запечатанный айфон наконец оказался у Мити.
Прозрачный пластик изнутри был испачкан кровью.
– Что это? – спросил инспектор, недоуменно хмуря косматые брови.
– Айфон. Телефон с мультимедийными возможностями. У моей супруги такой же. Он запечатан в водонепроницаемом чехле, чтобы можно было с ним плавать.
– Открой.
– Разве можно? Это же улика.
– Ответственность беру на себя. Давай открывай.
Митя разомкнул герметизирующую полоску и вывалил яблочный гаджет в ладонь. Аппарат оказался холодным, но сухим – разве что матовое стекло немного замарано красным.
Леонидыч крутил в пальцах тесьму, разглядывая узлы.
– А кто привязал чехол к шее девочки? – удивился он.
Митя посмотрел на кровяные разводы на внутренних поверхностях чехла, напоминавшие следы от пальцев.
– Она сама, – ответил он. – Она сама это сделала. Перед смертью.
Натали встретилась с матерью в ресторане за завтраком, чтобы передать ей дочь перед отъездом в Москву. Детская шапочка была закончена и являла собой настоящее произведение искусства. Кроме мастерства и кропотливого труда в небольшой вещице угадывалась материнская любовь к чаду, для которого она создавалась. Эмоции, вложенные в рукоделие, ценились комиссией, поэтому Натали не сомневалась в своей победе. Уверенность была настолько велика, что она даже заготовила речь, которую произнесет во время награждения.
Проснувшись в начале девятого, Натали нашла кровать Мити пустой, так же как комнату его гостя. Оба уехали спозаранку. Она не успела спросить мужа, когда он вернется и сможет ли отвезти ее в Москву, но
