Ранней весной все песни кончились заодно с этой очень «странной» войной: вермахт вдруг перешел в активное наступление, какого союзники не ожидали. Кажется, в Лондоне и Париже все еще надеялись, что Гитлер, блефуя перед ними, блефующими, развернет свои силы против России, но…
Кто бы мог тогда ожидать удар такой силы?
Паулюс с удовольствием выслушал признание Виттерсгейма:
– Если вы, генерал, по-прежнему останетесь начальником штаба в нашей Шестой армии, то Рейхенау, я думаю, снова предстоит целовать вашу голову вместо своей…
6-я армия Рейхенау уже считалась «элитарной» в вермахте, и Паулюс сам понимал, что авторитет этой армии следует поддерживать. Под траками гусениц была раздроблена свобода нейтральных Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии и Люксембурга. В канун удара по Франции немецкие самолеты забросали «линию Мажино» открытками с надписями: «Приятель, поверни ее против света, и ты сразу поумнеешь!» Глядя на открытку против солнца, французский солдат видел парижанку, спавшую с англичанином из британского корпуса, который Черчилль благоразумно расположил в тылу – позади фортов «линии Мажино». Такова была пропаганда Геббельса.
– Умейте плевать в открытую рану, – поучал он…
Генералам Франции казалось, что достаточно отсидеться под землей на «линии Мажино» – и победа придет сама по себе. Немцы так и оставили их сидеть в фортах, а германские танки обошли их стороною, нанося удар во фланг, и через пять дней в Лондоне на квартире Черчилля раздался истерический звонок от Рейно, премьер-министра Франции.
Диалог между ними строился таким образом:
РЕЙНО. Мы разбиты вдребезги, война проиграна.
ЧЕРЧИЛЛЬ. Но это невозможно… так быстро?
РЕЙНО. Немцы прорвали фронт, их танки идут лавиною, за ними движется с автоматами колоссальное количество пехоты… она у Гитлера вся мотомеханизирована!
ЧЕРЧИЛЛЬ. Послушайте, Рейно, надо как-то держаться.
РЕЙНО. Как держаться? Как, если их пехота слишком подвижна, ее силы не убывают. И пикирующих бомбардировщиков действие сокрушающее. Франция проиграла войну…
Английская экспедиционная армия спасалась в сторону моря. Рейхенау в горнолыжном костюме, как бравый чемпион, сидел поверх брони танка и солдатским тесаком резал на восемь кусков громадный торт- безе с цукатами. Хохотал:
– Сколько мы потешались над «ефрейтором», Паулюс, а ведь он всегда прав. Надо держаться этого чудака, который воротит морду от жирного шницеля с пивом. В конце концов, он недорого и обходится нации. Пожует травки, как зайчик, и – сыт! Зато мы уже отхватили пол-Европы и попрем дальше…
Гальдер вызвал к себе молодого цветущего полковника Адольфа Хойзингера, служившего по оперативным делам. Не акцентируя его внимания, он спросил:
– А что там с генералом Пуркаевым?
– Уже сидит на нашем крючке. Вряд ли сорвется, ибо страх перед Сталиным заставит его служить нам…
Генерал Пуркаев занимал в Берлине пост военного атташе – такой же пост, какой со стороны немецкого командования занимал в Москве генерал Эрнст Кёстринг.
8. КАРЬЕРЫ
Максим Алексеевич Пуркаев был еще сравнительно молод, революция застала его в чине прапорщика, крестьянский сын, он теперь выглядел природным интеллигентом, а пенсне как бы подчеркивало строгость его внешнего облика…
Немцы встретили военного атташе очень приветливо. Они приготовили для него в Берлине богато обставленную квартиру, в которой его уже поджидала прислуга – немка по имени Марта, женщина почти вызывающей красоты. Пуркаев просыпался, а Марта уже была на пороге спальни – с подносом, поверх которого дымилась чашка крепкого кофе, благоухали ароматные булочки.
Гитлер в аудиенции с атташе был крайне любезен.
Пуркаев не раз выезжал на маневры вермахта, от него, казалось, ничего не скрывают и – верно! – он побывал даже в Цоссене, где секретно размещался «мозг» всей армии Гитлера. Гальдер тоже принимал Пуркаева у себя, держался очень просто, почти дружелюбно. Но, далекий от дипломатии, Максим Алексеевич не распознал один тонкий намек Гальдера.
– Почему вы, – сказал Гальдер, – и при вашем уме, потенциальный начальник штаба фронта, занимаете всего лишь скромный пост военного атташе? Может, у вас недоброжелатели в Москве? Такое бывает с людьми талантливыми…
Чтобы не быть глухим и немым в общении с генеральштеблерами, Пуркаев обзавелся учительницей немецкого языка, старательно, как школяр, зубрил всякие там плюсквамперфекты.
В один из дней на его квартире зазвонил телефон:
– Вас, господин Пуркаев, беспокоят из Цоссена, не могли бы вы уделить время для визита нашего офицера?
Явился некто и с первых же слов предложил Пуркаеву работать на разведку абвера, причем немцы не крохоборствовали, обещая создать для атташе сладкую жизнь:
– Включая в меню и… Марту! Вы же не станете отрицать, что такие женщины на панелях не валяются. В случае же отказа мы всегда сумеем подобрать досье, порочащее вас, и тогда расправа Сталина будет короткой. Не забывайте, что ваша семья осталась в Москве.
Пуркаев встал, чтобы вышвырнуть гостя из квартиры, но тот веером раскрыл на столе серию фотографий:
– Это вы, а это… Марта! Станете рыпаться, и через два дня эти фотографии окажутся у вашего генерала Филиппа Голикова, что возглавляет всю вашу разведку Генштаба.
Пуркаев этих фотографий не отдал:
– Пошел вон! Мое дело. Сам влип. Сам выпутаюсь…
Максим Алексеевич сознавал, что его ожидает, и все-таки, пересилив себя, продуманно вышел на связь с Генштабом.
– Срочно отзывайте меня, – сказал он Голикову.
Вечерний самолет «Люфтганзы» подхватил атташе и понес в Москву – на расправу. В Генштабе он сказал:
– Вы знаете, как я отбрыкивался от назначения в Берлин, а теперь смотрите, что получилось… Да, виноват. Черт с вами, бес со мной, но я не буду скрывать даже фотографии. Судите. Виноват. Сами видите, какая красивая попалась мне стерва. Но генерал Пуркаев не был предателем и никогда не будет!
– А в этом мы еще разберемся, – помрачнел Голиков…
В машине окна были задернуты непроницаемыми шторами. По шуму Пуркаев определил, что открываются железные ворота. Повели в камеру, оставили одного. Прошел день, миновал второй. Ни еды, ни воды не дали. Он утолял жажду быстро протекающей водой из унитаза. Ночью явились:
– Выходи. Руки назад. Без разговоров.
Снова посадили в ту же машину. Куда везут – неизвестно. Скрипнули тормоза. Куда попал – не понять.
– Руки держать свободно. Следовать за нами.
Его провели в кабинет, а там… «отец родной»!
Ни здравствуйте, ни до свидания – полное молчание.
– Товарищ Пуркаев, – вдруг сказал Сталин, медленно прохаживаясь вдоль обширного стола, – вы можете не сомневаться в моем доверии и сразу же возвращайтесь в Берлин…
Что ответил Пуркаев? Ничего. Повернулся и вышел.
Немцы были изумлены, когда он снова появился в Берлине, зато из его квартиры мигом исчезла прекрасная Марта. Гестапо решило выжить из Германии неподкупного атташе. Стоило ему выехать на маневры, отказывал в машине мотор. В кармане обнаруживался шпионский мини-фотоаппарат. Пуркаев
