– Слушай, Семеныч, на путях в Сарепте – там, кстати, бардак, каких свет не видывал, – среди эвакогрузов нашли эшелон противотанковых пушек. Триста штук, и нет хозяина. Артуправление эвако, – Воронин имел в виду Наркомат обороны (НКО), – очевидно, уже поставило крест на эшелоне.
– А пушки исправны? – спросил Чуянов.
– Некомплектны. Частью демонтированы.
– Задержи эшелон. Поставь охрану.
– Взгреют, – сказал Воронин.
– Черт с ним! И не так еще нам влетало…
После эвакуации Харьковского тракторного завода, после демонтажа других предприятий на западе СТЗ остался ближайшим к фронту заводом, поставлявшим лавины могучих тридцатьчетверок. «Красный Октябрь» – тоже единственный! – продолжал давать стране высококачественную сталь, как бы облачая в броню отступающие армии. Сталевары и прокатчики Сталинграда уже перевыполнили все планы, мыслимые и немыслимые, однако в августе наметился неизбежный спад в производстве.
Чуянов оправдывался перед Москвой:
– Да не угрожайте вы мне! Не боюсь. Уже битый. У меня остались старики и бабы. Мальчишки из ФЗО и ремесленники засыпают у станков. Жрать нечего. С ваших карточек сыт не будешь… Я все понимаю, но поймите же и вы нас. В выпуске танков Сталинград зависел от ста восьмидесяти двух поставщиков. Теперь поставщики – кто остался под немцем, кто на колесах за Урал катит, а кто вообще пропал, и даже вздоха не слышно. Кооперация развалилась. Размещаем чертежи по предприятиям. Заняли все, что можно, вплоть до кроватных мастерских…
Москва слезам не верила, требуя наладить и выпуск минометов. Кавалеристы просили, чтобы для них шили седла и сбруи, чтобы обеспечили конницу подковами. А. И. Микоян звонил каждый день по телефону, умоляя Чуянова отправить эшелон с махоркой – для армии:
– Кстати, сразу же начинайте забой скота. У вас хорошие мясобойни, налаженное консервное производство.
– У нас консервный завод гранаты делает.
– Нам нужны гранаты и мясная тушенка…
Отговорив с Микояном, Чуянов поехал на фабрику имени Сакко и Ванцетти, где выпускали медицинские инструментарии:
– Привет передовой советской интеллигенции! Срочно понадобились взрывательные капсюли для противотанковых мин. Только вы, помощники смерти, и способны сделать их…
Он ожидал возражений, но получил дозу юмора:
– Это как раз по части здравоохранения. Берегите свое здоровье, а мы испортим его всяким гудерианам…
Начался усиленный перегон скота на мясобойни города. А минометы удались так хорошо, что в Сталинград поехали делегации из других городов, чтобы поучиться… Но что-то страшное творилось на вокзалах и пристанях. Все пути забиты «пробками» эшелонов с эвакуированной техникой, в заколоченных теплушках ревели коровы, недоеные и непоеные; всюду узлы, чемоданы, жалкий людской скарб, на который и глаза бы не глядели. У кипятильников звон – от чайников и бидонов, крики. Дети плачут. Женщины мечутся. Какая-то дура от самой границы прет на своем горбу швейную машинку «Зингер» – кому что дорого…
– Куда их девать? Чем кормить?
Чуянов созвал совещание в обкоме, велел продумать вопрос о том, как расселить массу несчастных людей, потерявших свои дома, свое имущество. Решили, что здоровых надо устраивать в донские станицы, в окрестных колхозах:
– Успокоятся. Отъедятся. Будут работать…
Запомнилась Чуянову одна старушенция на вокзале:
– Мы уж настрадались. А у вас-то в Сталинграде – слава Хосподи. Сущая благодать. Как села, так и не встану. С утра арбуза покушамши. Нам с внучком-то карточки выдали. Конфетки получили. «Бим-бом» называются. Кругленькие… Свет не без добрых людей. Что ж не жить? Об одном Христа буду молить: тока бы энтот Литлер проклятый сюдыть не забрался…
Алексей Семенович вернулся домой, сказал жене:
– Знаешь, я просто с ног падаю. – Но тут же раздался звонок телефона. – А чтоб ты треснул, проклятый…
В трубке – тот же нежный, воркующий голос:
– Ты еще не подох там, сволочь паршивая! Готовься быть повешенным на площади Павших борцов… Детям твоим глаза выколем, а жену на рельсах под трамваем разложим…
Гудки. Чуянов медленно повесил трубку телефона.
– Кто там? – спросила жена.
– Да, наверное, по ошибке. Как всегда, перепутали номер телефона. Вот и звонят… из будки автомата. Дай поесть что-нибудь… Целый день на ногах. Даже не присел…
ОТ АВТОРА
Много лет назад, когда я занимался написанием документальной трагедии «Реквием каравану РQ-17», я обратил внимание на одно странное обстоятельство. С весны 1942 года Уинстон Черчилль, всегда любивший выпить, пил много больше нормы, при этом он, будучи в сильном подпитии, часто вызывал нашего посла Майского, спрашивая его всегда об одном и том же:
– Ну, так когда же ваш мудрый Сталин собирается заключать с Гитлером новый вариант Брестского мира?
Конечно, наш посол доказывал Черчиллю обратное, мол, советский народ настроен сражаться до окончательной победы над фашизмом, но Черчилль не очень-то ему верил. Тогда же он задерживал отправку в СССР союзного каравана РQ-17, делая это умышленно, так как, смею полагать, британская разведка уже оповестила его о «тайнах Кремля». Черчилль попросту боялся, как бы военные грузы поставок по ленд-лизу, доставленные в Мурманск, не оказались у… немцев.
В чем дело? Наверное, Черчилль имел основания подозревать Сталина в желании примириться с Гитлером. Но эта история имеет таинственный пролог, сугубо засекреченный на долгие годы. Суть его в следующем. Еще в июле 1941 года, когда наша армия, оставляя в котлах уже миллионы окруженцев, откатывалась от границ, а немцы через неделю вошли в Минск, в это время Сталин совсем растерялся, его воля была полностью парализована, он не думал теперь о государстве, а помышлял лишь о том, как бы ему удержаться на кремлевском престоле. Укрываясь от ответственности за поражение на своей даче в Кунцеве, он принимал у себя только Молотова и Берию.
Эта вот «троица», далеко не святая, пришла к выводу, что их может спасти только капитуляция перед Гитлером, они заранее соглашались на любые условия мира – какие бы из Берлина ни предложили, только бы задержать танковый разбег вермахта. Интересы Германии в Москве тогда представляло посольство Болгарии, и эта «троица» навестила посла Ивана Стаменова. Сталин отмалчивался, говорил Молотов, убеждая Стаменова связаться с Берлином.
– Если великий Ленин, – таков был примерно смысл слов Молотова, – если даже он пошел на сговор с кайзером, то мы сейчас тоже согласны на мир с Германией…
При этом, чтобы ублажить Гитлера, эта «троица» соглашалась уступить Германии всю Прибалтику, Молдавию и западные области Украины и Белоруссии, прилегающие к Польше, уже покоренной немцами. Чудовищно! Но болгарский посол верил в Россию и в русский народ гораздо больше, нежели эти партийные боссы, приехавшие к нему из Московского Кремля.
– Успокойтесь! – отвечал он. – И, наверное, я так думаю, отвечал даже с презрением. – Какова бы ни была мощь Германии, все равно ей никогда не сломить Россию, никогда не удастся покорить великий русский народ. Быть посредником в этом вашем позоре, – сказал Стаменов, – я отказываюсь, уверенный, что даже если ваша армия отступит до Урала, все равно победа будет за вами…
Капитуляция Сталина перед Гитлером – это еще не разгаданная тайна, и потому я опускаю здесь намеки
